Александр Ливанов - Солнце на полдень

— И за пастухом ныне глядеть надо в оба. Не своя, мол, скотина. Душа не болеет. Вот и гоняет по сухостою… Все вовремя, все по часам… А коровы голодные, молока не дают… К пастуху не придерешься. Все правильно с виду. А он все делает, как ему легше, а не как скотине сытнее… Сознательность — она приходит через требовательность, дед, — опять ему показывает кулачок Пахомовна. — И тоже пословицей: «Слова ласкави, та думкы лукави».

— Может, правда твоя, дочка, может… — вздыхает дед. — Но выходит, на кажного работника — по начальнику, на кажного начальника — по старшему начальнику… Все друг дружку сторожить будем? А там и совестить надоест, одни казенные речи, а дела нет!

Зинаида Пахомовна вдруг теряет интерес к деду. Что-то похожее она слышит от муженька, от Марчука. Идеалисты! А дед, может, ей просто надоел своими суждениями… Как-то подтачивают они собственные убеждения Пахомовны. И неважно кто прав — она или дед. Убеждения должны быть прочными. Иначе — как работать?

— А не тяжело вам кули таскать? Может, другую работу, полегше?.. Может, в те же пастухи? Ведь тяжело в ваши годы на севе…

— Не-э… Крестьянину не тяжело сеять хлеб!.. Грыжи нема — и слава богу! В пастухи и сторожа — еще рано мне, — понимая, к чему клонит Пахомовна, сердито хватает дед очередной пузатый куль, несет его у груди к сеялке. Пусть агрономша видит — справляется он с работой! По пахоте ступает раскорячившись, пыхтит, обливается потом, но идет, стараясь не оступиться.

Агрономша смотрит вслед деду: «Поэт! И машет рукой. Это с ее легкой руки дед прослыл поэтом и лириком. Она из сапожка вытаскивает батожок и спешит к байдарке на краю пашни. Ей бы, Пахомовне, в эти дни и впрямь бы аэроплан, — не помешало бы! Не живет человек — летит!.. За всем и за всеми присмотреть надо. Беспокойно ей, там, где ее нет, — обязательно напортачат.

Но сев уже давно кончен. Да что там, скоро уборка. Это мы «паруем», как говорит дед. Про пары, черные, зеленые и чистые, дед любит помозговать с агрономшей нашей. Очень это непростая, оказывается, вещь — пары! Интересный разговор получается. Не поймешь, кто у кого спрашивает. Каждый тут хитрит. Хочется узнать у другого — чего сам не знаешь, не уронив, однако, самого себя! Наука и крестьянский опыт, женщина и дед — кто кого перехитрит. Мы с Тоней в такие минуты только слушаем да переглядываемся. Потеха!.. Но в чем сходятся оба, и дед, и агрономша, это — что без парового клина да без севооборота хлеба не жди!

Мне почему-то радостно делается, когда люди в чем-то хотя бы согласны. Не по себе мне, когда в бригаде ругань или драка…

— Зови Грыцько!.. С трактором! — говорит мне Мыкола, вытирая руки и лоб тряпкой, которую прячет в карман. Велосипед в порядке! Мыкола наконец отрывает от него озабоченный взгляд — теперь мысли нашего бригадира полностью обернулись к делам в бригаде, к тракторам. Может, он так отдыхает от них, набирается сил — для них же? Как врач своих больных, так знает свои тракторы Мыкола. Знает все их болезни и слабые места… Значит, займемся трактором Грыцько. Хорошо! Когда Грыцько на стане — всем весело!.. А Варвара — та и вовсе вырядится в свою новую кофту, то и дело будет бегать к его трактору, нося с собой «струмент», большой черпак на метровой палке. Между Варварой и Грыцько — дружба.

Я скорей — будто Мыкола может передумать — забираюсь на выгнутую крышу вагончика. Недавно этот вагончик трактором доставили из МТС. Весь он был обит толем. Но толь — он новинка для мужиков! Одни его даже приняли за наждачную бумагу («секиру острыть»); другие и вовсе за кожу. Каждый втихую и на пробу сдирал шмат толя, прятал за пазуху или под полой. И вот уже будка стоит ободранная как липка. И лишь сверху, слава богу, толь еще цел. А это главное — крыша хоть не протекает…

Мыкола подает мне розоватый березовый шест. В местах срубленных веток — оранжевые правильные овальчики. На шесте трепыхаются обе белые тряпки. Обе — значит, сигнал: прибыть трактористу вместе с трактором!.. Три раза подряд поднятый знак — позывной Грыцьку. Эту нехитрую сигнализацию с белыми и красными тряпками я быстро запомнил. А придумала ее Пахомовна. Тонин позывной — два раза поднятый шест. Жаль, что Тонин «фордзон» не вызывается на ремонт! И профилактика не скоро. Я изучил график на стене, внутри будки. График сделан красно-синим карандашом. Но все это «липа». Подшипники плавятся — и график летит к черту.

Точно разгоряченный конь на водопой, уже поспешает с загона трактор Грыцька Лосицы. Бежит на третьей скорости, развевая по ветру темный шлейф выхлопа, стреляя в глушитель и прыгая на кочках. Изредка вспыхивает молния — солнце коснется единственной фары трактора. Широким блином лоснится сытое лицо Грыцька. Мыкола хмуро поглядывает на приближающийся трактор и уже чему-то сердится. Не любит наш бригадир Грыцька! Несерьезный, мол, человек. Может и вправду, одна лишь молодость и недюжинное здоровье — «здоров, как бугай», — говорит Мыкола — соблазнило правление колхоза послать когда-то Грыцька на курсы трактористов? Мыколе достается — и с ним, и с его трактором…

Собрав темные морщины на лбу, Мыкола колючим взглядом уставился на беспечно мчащегося Грыцька, на его ликующее, румяным блином лоснящееся лицо. Уже эта беспечность и полнокровность Грыцька может взбесить Мыколу!

Развернув на полном ходу свой «хатэзе», лихо заглушив мотор, Грыцько спрыгнул с трактора. Разгоряченная бегом машина вся еще дымится — струйки пара прут из-под пробки радиатора, сизый дымок вьется над сапуном — из картера. Мохнатой рыжей пылью покрыты масляные потоки на боках машины.

— Гроб! — все так же ликующе, подавая руку бригадиру, сообщает Грыцько. — В ем теперыча силы меньше, чем в ишаке!

— Сам ты… ишак с гробом, — сдерживая раздражение, негромко, весь озабоченный своими думками, ответствует Мыкола. — Ухайдакал в общем новый трактор! — добавляет он с тихим бешенством, как бы сквозь сжатые зубы.

— Почему ж я ухайдакал? Чы не поил, не кормил? Не доглядал? Он и новый — хуже старого был! Бывало еще тади — глохнет, на первой скорости и то не тянет. Ты же сам толковал про систему смазки… На утиль ее — самое время!

— Тебя, Грыцько, на утиль… Самое время… Даже Варвара, миркую, не будет против…

А Варвара — легка на помине — в белой кофте, пышногрудая, уже заявилась на приступке тракторной будки. Она уже похохатывает, заслышав разговор бригадира и Грыцька. Тем более что и в ее огород камешком запустил Мыкола.

Грыцько заинтересованно уставился на полные ноги поварихи. Они снизу темные от загара и в белой густой паутине царапин от стерни. С царственной осанкой Варвара медленно спускается по ступенькам. В подоле она несет капусту — и по этой причине ноги ее видны значительно выше обычного. Солнце, как ни старается, не может достать тугой матовости бедра. Грыцько, конечно, не может упустить такой момент — не рассмотреть мощную как колонна, двухцветную ногу нашей поварихи. Варвара и не подумает опустить подол своей спидницы. Пусть смотрят мужики. А что? Значит, есть на что смотреть!.. Варвара не спешит сойти с приступка. Солнце тоже уставилось на нее — на смоляные, с прямым пробором волосы, белую с низким вырезом полотняную кофту, приподнятую высокой грудью, на всю, хохочущую и пышущую здоровьем повариху. Молодому и полнокровному здоровью ее смех, видно, просто необходим. Ведь, кажется, ничего еще смешного не было сказано, а она уже хохочет!