Александр Ливанов - Притча о встречном

Со всем этим, думается, связана и природа сновидений, где мозг саморазгружается, разряжается. И, может, не столько он избытка мыслей, сколько от их неконкретной избыточности, той же плохой увязки, разгружается от избытка впечатлений, их чувственной образности, изобразительной фрагментарности, урывочной сюжетности, незаконченности — негармоничности! Не так ли и мы приводим в порядок свои рукописи, убирая (отсюда столь высокочтимое женщинами слово «уборка»!) наброски, наметки, «черновики»? «Уборка» лежит на пути к порядку!

Твардовский писал:

Мозг хоть и мужского рода, но в порядке — совсем, во многом для нас непостижимом! — неукоснителен… Надо полагать, что озарения типа розановских — одно из проявлений самозащиты мозга от «беспорядка», от «хаоса». Мозг многое может, на многое способен, стало быть, и на «самоуборку». Он способен к упорядочению и систематизации стихии поступающей информации, способен к творческому ее усвоению, утилизации, эвристичности в «выдаче ее» — и по нашему требованию, и по собственному усмотрению. Работа мозга во всем детерминирована в высшей степени! Озарение кажется случайным, кажется пришедшим ниоткуда, — а оно, как золотой самородок, омытый речным потоком, сверкнет из наших же мыслей-полуфабрикатов, мыслей-заготовок, мыслей-руды. Рачительный мозг хранит все долго, до востребования, но все же — небессрочно, видать, не пассивно, творчески обогащая, совершенствуя, формообразующе! Мозг ревизует невостребованное, что-то отодвигает на дальние полки, впрок, что-то списывает… И то, что кажется нами востребованным, наверно, всего лишь то, что мозг находит нужным нам сейчас «предложить»!.. И все, стало быть, не случайное, хоть и кажется случайным, все из высшей системы и ее законов, хоть и кажется нам прихотливым. Может статься, что сновидения, например, лишь наше пассивное «присутствие» в качестве зрителя во время умопомрачительной работы мозга по «переработке» и «упорядочению» стихийной информации бытия!..

А писатель Василий Розанов, при всей своей парадоксальности все же далекий от наивности, счел, что читателю обывателю работу мозга куда «интересней» выдать как «толчок» мысли на своем клозетном «толчке»! Счел, что такая мысль «случайна», от тех мыслей, которые за письменным столом, резко отличается, что, наконец, он и пишет свое «уединенное» из этих случайных мыслей-озарений, будто бы ничего общего не имеющих с его «основной», заданной и сознательной, писательской деятельностью. Хотя, странно, конечно, как можно уважать себя как писателя, если столь не уважать читателя, как бы свою вторую душу, ради которой, собственно, трудится первая, собственная, душа!..

Работа мозга, разумеется, не писательская специфика. Есть тут работы и столь же научно-фундаментальные, сколь и универсальные. Нам же хотелось лишь представить себе это «по-писательски и «по поводу писателя»…

Универсальность интегралов снисходительна к непреложности арифметики. Она улыбается, не спорит, она понимает и терпима!..

Блок!.. В своем «Венке сонетов» Солоухин его рифмует словом — бог!.. Будто «бог» может здесь что-то объяснить. Каждый подлинный поэт поистине явление космическое и необъяснимое. Тем более такой поэт, как Блок. Необъяснимы поэт и поэзия, но сами все — не объясняя — объясняют! Не рассудочными выкладками, не логическими построениями — сущностями духовного порядка и их чувством.

По подчиненности стихиям поэзии Блок представляется беспримерным. Меньше всех он отвлекался житейским. Даже когда думаю о пушкинском Поэте-Пророке, передо мной предстает не сам Пушкин, а — Блок. Разумеется, каждый волен на свое усмотрение обозначить высшие точки духовной жизни эпохи. Для меня лично такие точки: Толстой, Блок, Сент-Экзюпери… Вот почему в нескончаемой духовности жизни иным поэтам, как бы они ни «нашумели в эпохе», все нечего делать, нет для них там места. Но незамещаемое здесь место Блока! И стихами, и всем написанным, всей жизнью без исключения. Едина тропа личности и поэта, человека и творчества. Звездно веет душа России в каждой его строке!

Пушкин — весь солнечный, земной, весенний! В Блоке причудливо светят все мировые светила, он надземный, плотски бесплотный («страстно бесстрастный»!). Пушкин весь от мира сего, Блок весь не от мира сего. Творчески-житейские перепады в Блоке неощутимы. Пушкин волнуем всеми стихиями, он податлив их наитию — Блока все стихии пронизывают, как бы проходят сквозь его бесплотность, избирательность же наития всегда творческая тайна… Пушкин знал свое значение для будущего, он сам себе воздвиг памятник нерукотворный, видел, что к нему не зарастет народная тропа (чем и немало помог именно этому) — Блок всегда взирал спокойно, как бы из безначальной вечности в бесконечную вечность, ничуть не озабочась о своем месте в будущем, ни разу не сопоставлял себя ни с кем из великих в нашей поэзии, не ведал того, чтоб «заводить архивы, над рукописями трястись» — словно и все созданное им — не его, не людей, внушено «безначальной гармонией» — ей и принадлежит… Беззаветное служение!

О Лермонтове Блок сказал: «Еще лик его темен, отдален и жуток». Лик Блока — близок и ускользающ, манящ и призрачен… Пушкин нам дарит иллюзию приближения, даже свойскости, Лермонтов сразу предупреждает нас в невозможности подобного, к Блоку, который ничего не сулит, ничего не запрещает, мы бредем всю жизнь — а горизонт все недосягаем…

Люди спорят не столько о сущностях истин, сколько о путях к ним — даже об «удобствах» или краткости этих путей… И, видимо, спорят чаще всего напрасно, ибо все пути — как окончательное осуществление истины — иллюзорны. Ведь истина существует лишь в движении, в устремленности, как идея во времени и пространстве. Добытая истина — что высохшее, оставленное рекой русло без воды, без жизни в ней…

Слово обихода — обыватель в толпе. Художественное слово — личность! В «толпе» ему подчас трудно. Задача писателя — поставить слово-личность в коллектив личностей!

Из чего нам пишется — из выдумки или из опыта (разве в выдумке не тот же наш — опыт?)? Из личного или из идеи (будто идеи наши не наша же личность!)?.. Разумеется, пишется из всего вместе. И все же, и все же во всем, что написано каждым, видно — чего у автора больше, чего у него «по преимуществу»…

Художественная форма произведения, рожденного для долгой жизни, не просто труд, пусть и большой, пусть и безмерный труд. Она — сама жизнь. За форму своего слова художник платит подчас бесформицей жизни!.. Но, может, добытая форма художника — реванш за бесформицу жизни человека?.. Флобер даже сказал: «Форма рождает содержание»!..