Христина Давидова - Жила в Ташкенте девочка

— И больше ты в тот дом не ходил? — спросил Вася.

— Ходил, когда с теткой вместе поселился, разговорились мы обо всем. Она мне говорит: «Знаешь, Нияз, в семнадцатом году, когда мы все в Келес на лето переезжали, хозяин в городской парк из Байрам-Али землекопов привозил. Потом им деньги заплатили и обратно в Байрам-Али отправили. Что делали, неизвестно, а люди об этом давно говорят.

— Что же они делали, землекопы?

— Не знаю. Когда Масма-апа мне это рассказала, мы с товарищами моими весь парк обошли. Думали, может, ямы какие-нибудь для оружия приготовляли, а потом в тот последний день зарыли. Ну просто не знаем, что и подумать. Ходили по парку, шаг за шагом все рассматривали. Земля везде полынью поросла, кетменем не тронута. Может, просто арыки чистили? Только для чего из Байрам-Али было людей нанимать, когда своих рабочих хватало. Нет, все это слухи… — махнул Нияз рукой. — Пора мне уже, спасибо за угощение, Ирина Васильевна.

— Нет, может быть, вы плохо смотрели! — загорелся Вася. — Может быть, где-то у забора?

— Что ты, везде смотрели.

— Эх, мне бы туда, — твердил свое Вася, но Нияз только улыбнулся ему и стал прощаться.

Грустные и задумчивые все трое мы проводили Нияза до калитки и вернулись в дом. Сегодня день был необычайным. Меня даже голоса ребят во дворе не манили. Васе тоже было не по себе. Он уткнулся в книгу и, наверное, забыл про меня.

А я все время думала: достану себе откуда-нибудь большое ружье, найду Осипова и застрелю его. Перед этим я скажу ему: «Предатель, ты убил комиссара и нашего самого лучшего друга Першина». Он, может быть, даже на колени упадет. Но я не дрогну. «Большевики не прощают предателей!» — закричу я.

— Вася, а предателей надо убивать?

— Конечно, надо, — буркнул Вася.

— А Осипова нужно поймать?

— Поймаешь его! Он банк ограбил и удрал в Бухару.

«Ну хорошо, — думала я. — Он ограбил банк и удрал в Бухару. И все? Что же, в сказках говорится, значит, неправда, что есть ковры-самолеты, сапоги-скороходы?»

Я долго раздумывала, как мне быть, как осуществить свой план мести, и даже несколько раз принималась всхлипывать, вспоминая рассказ Нияза. Чтобы отогнать тяжелые мысли, я прихватила кусок вяленой дыни и отправилась гулять во двор. Там были уже новости: во дворе у нас была кухня — маленький покосившийся домик. Хозяйки летом варили обед возле своих крылечек, разжигая огонь между двумя поставленными рядом кирпичами. И сегодня хозяин дома сдал кухню новым жильцам.

Очень важно было знать, есть ли у них дети. Хорошо бы девочка, потому что мальчиков, пожалуй, уж достаточно, а кто из них мог бы хоть немного поиграть со мной в куклы? Галя все время нянчит своего Юрку. И постепенно мысли мои под солнечным небом стали более светлыми, и только что испытанное ощущение горя стало исчезать.

Рано утром я встала, натянула на себя платье, которое мне было уже коротко и резало под мышками, и крадучись вышла на крыльцо. Все еще спали: бабушка, Вася, и Таня с Верой, и собака Верка. И я бы еще могла поспать, да терпения не было: хотелось узнать, что делают те люди, которые приехали к нам во двор поздно вечером и разместились в кухонном домике. Может быть, уже встали, и я первая увижу того нового мальчика, который так важно носил по двору всякие вещи — чайник, старые часы, подушку, граммофонную трубу — и укладывал их в кучу возле кухни. Вчера все мы вертелись тут: и Фая, и Глаша с соседнего двора, и Сережка, даже Вася, несмотря на свой солидный возраст, выглядывал то из окна, то из двери. Но заговорить никто не решался, а новый мальчик словно упивался нашим вниманием, прятал от нас глаза и делал равнодушный вид.

Утром, когда кругом так тихо, двор наш кажется особенным, может быть, даже немножко волшебным. Деревья шелестят громко, а птицы еще молчат. Солнце не заливает весь двор нестерпимо ярким белым светом, а только на верхушках деревьев делает листья еще нежнее и прозрачнее. Под забором спит собака Верка, беспрестанно подергивая больной лапой. На кусте шиповника медленно развертывает лепестки один-единственный розовый цветок, и сейчас же лучик солнца как бы нечаянно соскакивает с дерева и ложится на куст шиповника, оживляя его и зажигая огоньками крупные капли росы.

А новый мальчик, верно, тоже не мог спать. Он уже вышел из кухни. Я вижу, как он, не замечая меня, тихо идет к кусту шиповника, оглядывается и протягивает руку к цветку.

— Нельзя! — командую я шепотом, и он испуганно отдергивает руку.

Я уже соскочила с крылечка, подбежала к нему и, не желая с ним ссориться, вполголоса объяснила:

— Это для красоты посажено, понимаешь?

— Понимаю.

— А как тебя зовут?

— Лунатик

Тут уж я вытаращила глаза. Мне даже стало немного страшно.

— Ты лазаешь по крышам?

— Зачем?

— Ну, во сне, когда все спят, ты ходишь по крышам и заборам?

— Нет, во сне я сплю!

— Ну, так почему же ты лунатик? — спросила я. — Что же ты, воешь на луну?

— Ни на что я не вою, — гордо и обиженно сказал мальчик и хотел уже уйти от меня.

Но я изнывала от любопытства и схватила его за руку.

— Ты же лунатик, значит, должен что-нибудь такое делать. Лунатики или ходят во сне, или воют на луну.

— Нет, это меня так просто ребята прозвали. Ну, просто прозвали.

— Почему они тебя так прозвали?

— Рубашки стали короткими, до штанов не достают, вот живот и видно, — последовал неожиданный ответ.

Я отступила от мальчика и оглядела его с ног до головы. Действительно, он вырос из синей выцветшей рубашки, и полоска голого тела в виде полумесяца так и светилась. Я просто задохнулась от восторга. Такого меткого прозвища не было ни у кого!

Видя, что я не только не смеюсь, а даже как будто восхищаюсь его «именем», мальчик уже более доверчиво сказал мне:

— Мама-то меня зовет Володей. Только я все больше на улице был и потому привык. И этот… ну папа, другой, неродной, мы недавно на нем женились, тоже зовет Володей. А другие все — Лунатик и Лунатик. Ну, я и привык.

— Лунатик — это лучше, — уверенно сказала я.

Тут на крыльцо вышла моя бабушка с решетом и пошла в курятник, по дороге, на всякий случай, погрозив мне пальцем. У меня на душе было радостно: я первая познакомилась с новым мальчиком и он мне — мне первой! — сказал свое такое необычное имя. Мне захотелось тоже чем-нибудь похвастаться перед ним, и я сказала:

— Я умею стихи сочинять. Немного еще. Потом сочиню песню. А пока только короткие. Хочешь, даже про тебя сочиню? Я про всех тут сочинила. Про плохих — плохие, а кто хороший — про тех хорошие.

— У нас тоже был один мальчик, он тоже все сочинял. Его только били за это. Ну, он про всех плохие сочинял.