Миервалдис Бирзе - Песочные часы [Повесть]

— Этот коридор можно бы назвать дорогой надежды, — размышлял вслух Эгле, — все, кого здесь возят, надеются на возвращение здоровья.

В нише перед одной из дверей стояли студенты, листали учебники и нервничали, диву даваясь, что все выученное вчера улетучилось. Из двери кто-то вышел. Его тотчас обступили ожидающие.

— Что тебя спросили?

— Номер зачетной книжки! — весело ответил студент.

Товарищи не отреагировали на остроту и принялись лихорадочно листать книги и конспекты.

— Каких только нет на свете забот, — сказал Эгле. — Ведь был и я студентом. И — тогда — экзамен казался мне не менее важным событием, чем сегодняшняя операция. Да, редко когда можно свои заботы переложить на другого.

Медсестра, опередив их, распахнула двойные стеклянные двери операционного блока. Герта крепко взяла мужа под руку и сказала:

— Всего я на себя взять не могу, но половину — да.

В то же самое время еще в одной палате царило заметное волнение, хотя оно и тщательно скрывалось как недостойное взрослых и сильных мужчин. Все три койки в этой палате были разворошены, потому что мужчины хотя и не говорили о своих переживаниях, но зато часто вставали, садились и снова ложились, с шумом скидывая шлепанцы. Гребзде все перевязывал наново косынку на шее.

Но, видно, Вагулису опостылела эта наэлектризованная атмосфера. Он встал во весь свой могучий рост, достал сигарету из пачки, потом спрятал ее обратно и сказал:

— Поймите, не мог я отказать. Если б не доктор Эгле… — И он выразительно втянул щеки.

Гребзде расправил узелок платка.

— Если б ты в тот раз не выловил меня из реки, когда я головой под бревна ушел, давно б меня раки сожрали…

— Чего оправдываетесь? Никто же не винит вас, — перебил их Вагулисов родич, отличавшийся от брата лишь тем, что высказывался гораздо реже.

— Да ладно, обойдется. Ногу ведь не отрежут. — Гребзде склонился над тумбочкой и что-то сунул в карман, так как вошла медсестра и позвала их с собой.

Они сидели у двери операционной и ждали своей очереди. И тогда Гребзде извлек из кармана четвертинку.

— Глотнем для храбрости, — сказал он.

— Это — дело, — согласился Вагулис, но тут их всех пригласили в операционную. Горькую они распили значительно позже, когда «кончилось рабочее время», как заметил Вагулис.

Хирург, Берсон и Дубнов мыли руки. Берсону предстояло взять на себя функции анестезиолога. Затем хирург возьмет скальпель и, как говорят медики, «расслоит» ткани так, чтобы, не повредив нервов и сосудов, проникнуть к тем костям, из которых надо отсосать частички мозга. Этот костный мозг, обладающий чудесным свойством в течение считанных часов производить миллионы новых лейкоцитов, профессор Дубнов введет Эгле. Без этих телец, которые током крови разносятся во все закоулки организма, человек не может жить, они его помощники, муравьи, разносящие питание, вооруженные стражи, сковывающие и уничтожающие микробов.

На одном из столов в просторной операционной лежал Эгле. Он лежал на спине и видел лишь часть стеклянной непрозрачной стены да громадную, в обхват, бестеневую лампу над собой. Из-за толстого и мутного, как морской лед, стекла падал мягкий, не слепящий глаза свет. Затем в поле зрения Эгле появилось прикрытое до глаз марлевой маской лицо Берсона.

— Попробуем, Эйдис, — сказал Берсон.

Он знал, что если разыграть этакого бодрячка и радостно провозгласить: «Вот теперь ты у нас будешь снова здоров!», Эгле только разозлится и больше не произнесет ни слова. Теперь же Эгле сдержанно улыбнулся.

— Попытка не проигрыш, говорят картежники. Не жалей новокаина для Герты и остальных. Пусть ничего не почувствуют.

До того как операционная сестра прикрыла лицо Эгле простыней, он повернул голову и успел встретиться глазами с Гертой, лежавшей на соседнем столе. Лишь на мгновение, но у Эгле стало хорошо на душе. Они успели даже улыбнуться друг другу.

Дальнейшее Эгле воспринимал только на слух. Однако он знал все, что сейчас проделывали три врача, две операционные сестры и няня с несуетливой быстротой в разработанном до последней мелочи порядке. Немало часов в свое время отстоял он в резиновых туфлях на кафельном полу операционной.

Забулькала жидкость — в стакан налили стерильный раствор новокаина. Фыркнул шприц — Берсон набрал жидкость и надел длинную анестезионную иглу. Что-то влажно шлепнулось на пол — хирург бросил мимо посудины для использованных материалов кусок смоченной в спирте марли, которой протирал руки.

Рядом заговорил Берсон. Значит, он анестезирует Герту. У Берсона была привычка разговаривать с больным. Такая беседа способствовала контакту, столь необходимому во время совместного труда врача и больного — операции. Точно так же некогда поступал и Эгле, а вот сегодня говорил Берсон, а Эгле слушал. Пестрая штука — жизнь.

Металлический наконечник шприца задел стекло — Берсон еще раз набирает новокаин. По-видимому, сейчас он склонился над Гертой; на пол упал какой-то инструмент. Там, за белым покрывалом, шла напряженная работа. Потом совсем рядом послышался слабый, но отчетливый голос Герты:

— Эйди, мне не больно… нисколько.

А за каменной оградой, на тихой задвинской улочке у ворот больницы стояла Гарша. Она приоделась, как на свидание: темный костюм, лодочки на высоком каблуке, даже брови подвела. Некоторое время она глядела на асфальтовую дорожку, убегавшую в больничный парк, потом отошла от ворот и стала под тенистой липой.

Она и в самом деле пришла на свидание, но стеснялась этого, хотя ей уже стукнуло сорок четыре.

К остановке подкатил троллейбус. Из него вышел Мурашка, как всегда в своей черной блузе, которой, видно, не было сносу, и в черном берете. С низким поклоном он подал Гарше руку.

— Если на этот раз не удастся… — В глазах Гарши блеснули слезы.

— Не надо плакать.

— Верно. Я не смею даже плакать. Возможно, это неприлично, — с горечью согласилась Гарша. Она вспомнила, что ее кровь была отвергнута.

— Плакать могут все, у кого есть слезы, — возразил Мурашка.

Потом они долго молчали, глядя куда-то вдаль, сквозь кусты сирени за оградой. Рядом, в цветочном киоске, седая старушка расставляла в вазе гвоздики и вывешивала миртовые венки. Она с надеждой поглядела на стоявших неподалеку мужчину и женщину, но те не обращали внимания на ее товар. Они смотрели за больничную ограду и не проявляли намерения купить цветы или венок.

Подъехал еще один троллейбус, и из него выскочила улыбающаяся Крузе с большим букетом роз.

— Пойдемте, передадим цветы, пусть знают, что мы были!

— Послать цветы… это мы всегда успеем, — задумчиво отозвалась Гарша.

Из калитки вышла Кристина Эгле с Янелисом. Кристина ничего не сказала, только широко улыбнулась. Янелис с разбегу подпрыгнул, сорвал с липы пучок листьев. Просто так — ему хотелось прыгать.