Георгий Шолохов-Синявский - Далекие огни

Но все закончилось благополучно, и Август Эдуардович остался доволен. Антипа Григорьевич в конце концов достаточно отчетливо и вразумительно прочитал речь. Все оживились. Начальник дороги отпустил какой-то каламбур, и все тотчас же засмеялись деланным смехом.

Молчал только Антипа Григорьевич. Он был подавлен. В нем росло убеждение, что его незаслуженно сделали посмешищем. Он усердно вытирал огромным носовым платком потное лицо, затравленно озирался и желал одного, — чтобы поскорее все это кончилось, чтобы уехать на свой околоток к близким сердцу рельсам, шпалам и путевым будкам, к степной тишине, к людям, которые хотя и боялись его, но искренне уважали как хорошего хозяина.

Собрание рабочих и служащих Подгорского узла было назначено на шесть часов вечера в помещении железнодорожного любительского театра, где обычно устраивались спектакли местного драматического кружка. Всюду уже были расклеены извещения и приказы о премиях для паровозных бригад. Возле них небольшими группами собирались рабочие и, прочитав, понуро расходились. По поселку бродили тревожные слухи, что руководителей стачечного комитета арестовали, что вслед за приездом начальника дороги прибудет какой-то таинственный поезд…

А поезд этот действительно уже стоял на одном из запасных путей недалеко от депо. Два пульмановских товарных вагона были наглухо закрыты, и только двери третьего, классного, иногда открывались. В них появлялись сытые физиономии жандармов.

Кто-то из самых пронырливых мастеровых сумел не только разглядеть жандармов, но и пронюхать, что скрывалось в таинственных черных вагонах. Слух, еще более зловещий и мрачный, пополз по притихшей железнодорожной окраине. Никто уже не сомневался, что это и была знаменитая «каралка» — «Охранный № 8», находившийся в ведении особого комитета при управлении дороги. Поговаривали, что председателем этого комитета был сам Август Эдуардович.

Карательным отрядом командовал штабс-капитан Сосницын. Поезд был оборудован собственной телеграфной и электрической станцией, кухней, ремонтной мастерской и имел в своем штате людей, отобранных лично управляющим дорогой из паровозных и кондукторских бригад, движенцев, путейцев и телеграфистов. В распоряжении «каралки», имелись четыре пулемета и трехдюймовая пушка, которую, в случае нужды, можно было быстро поставить на прицепленную к поезду платформу и пустить в ход.

Таков был этот загадочный поезд, надежное средство в руках Августа Эдуардовича для вразумления непокорных. Это средство он приберегал на всякий случай. Все-таки на язык пулеметов больше надежды, чем на свой собственный.

…Рассказы о страшном поезде передавались из уст в уста, от двора ко двору. К вечеру в каждом домике Подгорской окраины уже знали, что «каралка» стоит на путях и ждет своего часа. Некоторые открыто поговаривали — не лучше ли завтра выйти на работу? На всякий случай еще утром выпустили на свободу жандармов вместе с Заломайко. Из вооруженной дружины, которая должна была препятствовать доступу штрейкбрехеров к станции и противостоять жандармам, кое-кто ушел по домам, побросав в промывочные ямы депо револьверы, карабины, шашки.

Но, конечно, не на всех так действовали слухи о «каралке». И не страх перед жандармами, не отступничество слабых поколебало подгорских железнодорожников, которых поддержали рабочие двух соседних заводов. Сделали свое нечистое дело соглашатели из дорожного стачечного комитета. Рабочие еще продолжали держаться, а железнодорожники, разобщенные служебными категориями, рассеянные на большом пространстве, дрогнули первыми…

И этим тотчас же воспользовались в салон-вагоне начальника дороги.

В два часа дня Штригер-Буйновский связался по телеграфу с министром и сообщил ему о своих новых мероприятиях. Министр одобрил. Потом Август Эдуардович посовещался со штабс-капитаном Сосницыным и ротмистром Дубинским. После совещания Ясенский пригласил Августа Эдуардовича к себе обедать, прислал за ним коляску.

Начальники постарались на время забыть все неприятности, — будто не было никакой забастовки.

И когда Ясенский повел важного гостя осматривать предмет своего увлечения — прекрасную, славившуюся на весь Подгорск оранжерею, — начальник дороги пришел в восторг от остроумно размещенных калориферов, обширной коллекции тропических растений и террариума.

Ясенский тут же подарил Августу Эдуардовичу несколько редчайших орхидей и кактусов… Оказалось, начальник дороги тоже увлекался оранжереями, и это окончательно сблизило его с Ясенским.

Разговор, назревавший с самого утра, возник непринужденно, сам собой.

— Владислав Казимирович, довольны ли вы своим участком? — спросил Штригер-Буйновский, когда они возвращались из оранжереи в дом.

Мягкая, полусгнившая листва сада шелестела под их ногами; ее сырой грибной запах, сливаясь с еле уловимым ароматом древесной коры, бродил в холодном воздухе. Сад был небольшой, уютный; высокий деревянный забор отделял его от улицы, с которой изредка доносились голоса или стук проезжающей пролетки. Но звуки эти не могли нарушить глубокой мечтательной тишины сада, создававшей ощущение мира и спокойствия.

Ясенский ответил не сразу, подумав, с подкупающей серьезной простотой:

— Своим участком я доволен, Август Эдуардович. Свыкся с ним.

Эта лукавая осторожность понравилась Штригер-Буйновскому. Он сказал:

— Я знаю, вы путеец по призванию. Также, как и я. Служба пути — самая поэтичная служба, не правда ли? Она всегда связана с большими пространствами, а что может быть поэтичней и грандиознее русских пространств? Они всегда сулят новое, неизведанное. В этом смысле всякий путевой участок может скоро наскучить и показаться тесным. Самая лучшая пора моей жизни — когда я странствовал с изыскательскими партиями, ночевал под открытым небом, ел кулеш с салом вместе с рабочими… И я любил те трассы, где надо было строить мосты и высокие насыпи…

Ясенский горестно усмехнулся:

— На моем участке мало мостов, Август Эдуардович. Весьма не поэтичный участок.

Начальник пристально посмотрел на него и рассмеялся; грузный живот его затрясся.

— Я вас понимаю, Владислав Казимирович. Я, конечно, не впервые наблюдаю линейную среду, но ваша… Здесь, действительно, немного тесновато для вас…

— Я стараюсь не сближаться с ненужными мне людьми, — скромно потупил глаза Ясенский.

— Это хорошо.

Они помолчали, хорошо понимая друг друга.

— А как вы думаете, Владислав Казимирович, о службе пути всей Н-ской железной дороги? — вдруг заговорил Штригер-Буйновский. — Я всегда скор в своих решениях. Что вы думаете, если мы завтра же отдадим приказ о новом назначении?