Зигмунд Скуиньш - Внуки Колумба

Липст осторожно натянул старое пальто на новый костюм.

— Спасибо, — он протянул Казису руку. — Спасибо вам, ребята!

Из коридора Угис снова метнулся в комнату Казиса.

— Дай Липсту книжку про Колумба. В жизни бывает всякое. Может, на этом вечере будет не так уж интересно.

— Эх, Угис, и когда ты, наконец, поумнеешь? — сказал Казис. — Что значит «интересно»? Если человек в таком настроении, как сейчас Липст, то там он может быть только счастлив или несчастлив.

Угис стоит неподвижно — он думает медленно и каждое услышанное слово должен основательно разжевать, прежде чем переварить.

Казис сидит на кровати по-турецки и неторопливо накручивает патефон. Если бы фотограф запечатлел это мгновение, подпись подошла бы такая: «Монтигомо, предводитель команчей, слушает «Прелюдию» Листа (снимок сделан в юности)» .

Однажды Липст видел иностранную кинохронику: где-то в Риме или Париже среди буржуев во фраках и декольтированных дам вертелись куклоподобные девицы в нейлоновых купальниках, отделанных мехом нутрии. Как выглядит демонстрация туалетов в советском Доме культуры, Липст не представлял. По сути дела, это и не очень его интересовало. С тем же успехом он мог бы отправиться на выставку грибов или научную консультацию по технике вышивания «крестиком». Если у Липста и пробежали мурашки по спине, когда он открывал дверь в зал, то только от смешанной с робостью надежды увидеть Юдите. По какому поводу здесь появится Юдите и как произойдет их встреча, Липст не думал. Он знает: здесь будет Юдите, и этого вполне достаточно, чтобы его захлестнула волна лихорадящей тревоги, начисто смыв остатки отваги и самоуверенности.

Липст вспомнил: костюм узок в плечах. Надетая утром сорочка потеряла свежесть. Из верхнего переднего зуба выпала пломба, а на носу вскочил маленький красный прыщик. Пугливо озираясь по сторонам, Липст еще раз подтянул галстук, провел ладонью по тщательно причесанным волосам (джунгли благодаря бриолину преобразились в культурный парк с дорожкой пробора над левым ухом).

От сцены через зал тянулось похожее на длинный стол возвышение. По обе стороны расставлены стулья. Сесть ближе третьего ряда у Липста не хватило смелости. Публики еще немного. Народ разный, как в театре. Когда люди приоденутся, по их виду не скажешь, кто перед тобой — инженер или рабочий, врач или конторщица. Несколько пожилых женщин, по всей видимости портних, пришли сюда словно на лекцию — с блокнотами и карандашами. Впереди Липста расположилась шумная компания. Крепкие челюсти, не переставая, что-то жуют, ноги в фантастических мокасинах отбивают такт и нетерпеливо шаркают. Для этих домонстрация одежды — последнее дело. Они ждут не дождутся, когда начнутся танцы.

Зал постепенно заполнялся.

Вдруг шея Липста вытянулась из воротничка. Неподалеку от сцены, в самом первом ряду, сидит мужчина с головой, похожей на головку голландского сыра. Этого типа Липст видел один-единственный раз, но узнал бы даже в карнавальной Маске. Тот самый пижон, что был с Юдите. Он поистине образец гармонии. Не только галстук прекрасно сочетается с сорочкой, но даже лицо с костюмом. К широкой, самодовольной роже на диво подходит красно-фиолетовая искорка бельгийского трико рублей этак по пятьсот за метр.

Темнота. Яркий свет. Аплодисменты. На сцене появляется женщина и что-то говорит. «Ну, конечно, — думает про себя Липст. — «Сыр голландский». Он… А как же иначе? Только болван мог надеяться, что его тут не будет». В первый момент Липст чувствует себя сраженным. «И что же мне все-таки надо? Издали полюбоваться Юдите? Увидеть, как ее встретит этот паршивец и, чванливо ухмыляясь, уведет отсюда?»

— Джо с Колдуньей вчера законный рок-н-ролл рванули у «Строителей», — прошепелявил впереди Липста кто-то из шумной компании.

— «Хулу» повертеть бы надо, да кольца не достанешь. Жуткая отсталость нашей промышленности, — отозвался другой.

Липсту вдруг показалось непонятным, почему он здесь, почему впереди восседают эти жвачные животные, а женщина на сцене распространяется о вкусе, культуре и красоте. Он прикрыл глаза и старался думать о другом. Наконец в туманном сумбуре мыслей одна засветилась ярче и перенесла Липста обратно в общежитие к Угису и Казису. Раздув щеки, усердствует, налегая на утюг, Угис. Как он там сказал:

«Разве это не великое счастье, что я появился на свет человеком? Ведь с тем же успехом я мог родиться клопом или слепым червяком…»

Казис протягивает костюм: «Конечно, жаль… Бери…»

«Почему сейчас на месте этих подонков не они?» — думает Липст. Если бы рядом были Угис и Казис, все выглядело бы иначе. Однако минута слабости миновала.

«Не отступать! Только не отступать! Чем ты хуже тех, что сидят вокруг? Ты затесался сюда совсем случайно. А почему бы нет? Юдите не захочет тебя узнать? Ты тоже можешь напустить на себя гордость: «A-а, привет, Юдите! Как поживаешь? Хорошо? Я тоже не могу пожаловаться…» И все. Неужели она до сих пор не разглядела, до чего этот «Сыр голландский» квелый и обрюзгший? Слизняк!»

Липст провел ладонью по рукаву химического костюма и выпятил грудь. В нем просыпалась жажда борьбы.

Очевидно, докладчица в душе была стайером-марафонцем: вступительное слово растянулось по меньшей мере на час. Наконец словесное наводнение пошло на убыль. В зале вздохом облегчения прошелестели жидкие аплодисменты.

Короткий перерыв. Приглушенная музыка, и на сцену вышла девушка в клетчатом костюме. Легкой, раскачивающейся походкой она двинулась по длинному «столу», иногда на ходу поворачиваясь, позволяя оглядеть себя со всех сторон. Докладчица дала объяснения «по части линий и материала модели номер двести семьдесят пять».

Затем появился юноша в коротком полушубке. Он тоже семенил мелкими шажками и вертелся в разные стороны, сохраняя на лице чрезвычайную серьезность и этакое снобистское равнодушие.

«Где же Юдите? — волновался Липст. — А вдруг ее вообще не будет?»

Она возникла из темноты и внезапно очутилась прямо перед Липстом, схваченная узким снопом света, который, казалось, лился из нее самой. Легкие парчовые туфельки ступают почти неслышно. Она скользит, как по воздуху, в тихом шелесте шелка.

— Модель номер семьсот пятьдесят семь, — сообщила докладчица. — Вечернее платье с пышной юбкой и низкой талией.

Липст вскочил. Он стоит затаив дыхание, напрягая взор, боясь упустить хотя бы малейшую подробность этого удивительного события.

«Какое вечернее платье? — лихорадочно думает он. — О чем там она болтает?»

У сегодняшней Юдите, за которой с восхищением следит весь зал, мало общего с девушкой, поцеловавшей его летом на трамвайной остановке. Преображенная сказочным волшебством, она стала еще прекраснее, но уже не принадлежала к этому миру. Таинственная, торжественная, недостижимо далекая.