Зигмунд Скуиньш - Внуки Колумба

Липст рассмеялся. Этот смех совсем не радостен. Он засмеялся оттого, что ему стало страшно. Рядом стояла Юдите, вокруг сновали люди, но Липст внезапно почувствовал себя страшно одиноким. Человек, заблудившийся ночью в лесу, иногда пытается петь. Липст пробовал смеяться. Невидимый поток уносил от него Юдите, она опять уплывала куда-то. Липсту хотелось закричать, крепко вцепиться в нее, удержать, а он почему-то смеялся.

— Хотел бы я встретить того человека, — сказал он.

Липст стоит под качающимся на ветру уличным фонарем. Он немного пришел в себя и снова может рассуждать. Он помнит, что минут десять назад подавал Юдите пальто, открывал перед ней дверь, но делал все это машинально, как заведенный. У входа стояло такси. Юдите назвала шоферу адрес. Липст смотрел на светящийся в темноте циферблат часов и всю дорогу молчал. Машина остановилась. Юдите выскочила на тротуар и обернулась. Она ждала Липста. Липст сидел и не двигался. Огромная тяжесть прижала его к сиденью. Он просто забыл, что надо выйти. Шофер спросил:

— Будете ждать или дальше поедем?

— Поедем дальше, — ответил Липст, но, услышав свои слова, вздрогнул и тут же отказался от них. — Нет, я вылезу!

Юдите уже не было. Она исчезла бесследно. Лишь дверь парадного распахнута настежь, и черное ущелье коридора таращится на Липста, как незасыпанная могила.

Уличный фонарь со скрипом раскачивается на ветру над Липстом и швыряет через улицу черную тень.

Липст стоит, потом проводит рукой по лицу, ежится и бежит прочь. «Что же произошло? — думает он. — Ведь только что я был самым счастливым человеком на свете…»

Перед мысленным взором Липста всплыла картинка из его детства: он пускает мыльные пузыри. На конце соломинки, переливаясь всеми цветами радуги, медленно вырастает мерцающее чудо, отрывается от соломинки и, слегка вздрагивая, летит. Но стоит даже тихонько тронуть шарик, как он лопается. И не остается ничего, только будто кто влажно дохнул тебе в лицо — и все.

«Так что же, любовь всего-навсего мыльный пузырик? — спрашивает себя Липст. — Блестящий призрак, мерцающая пустота? Нет, нет, этого не может быть. Истинная любовь должна быть крепкой… Любовь… А если это не любовь? Нет, нет, Липст, с чего ты взял? Это неверно! Что ты сам себе говорил вчера и позавчера? «Ради Юдите не пожалел бы и жизни…» И всего несколько минут назад ты готов был отдать за нее жизнь. Что же это было, если не любовь? Что? Может, твоя любовь, но не любовь Юдите?..»

Из ночной тьмы перед Липстом возникла глумливая усмешка Узтупа.

— Ты берегись ее! — предупреждает Сприцис. — Я ее немножко знаю…

Липст разрубил тьму кулаком. «Провались ты ко всем чертям. Знаток нашелся!..»

Не любовь? А глаза и губы Юдите, ее улыбка, яркие зимние звезды в пустынных улицах над ними двоими, встречи в дождь и снег, в туман и мороз; ресницы Юдите в сумраке Старой Риги; следы их шагов на занесенных снегом дорожках Исторического парка…

«И если она все-таки не любит тебя! Если тебя все-таки водили за нос?»

«Неправда, — Липст сдвинул кепку с потного лба на затылок. — Так не шутят. Так шутить нельзя. Вспомни, какой несчастный вид был у нее самой».

«Нет, нет, — думает Липст. — Причина не во мне и не в Юдите. Беда нагрянула откуда-то из-за угла, неожиданная и одинаково страшная для нас обоих. Юдите виновата в этом меньше всего. Я должен был оберегать ее…»

«Тебе видней, — глумится из темноты Сприцис. — Тебе видней. Но я‑то знаю…»

Липст остановился. Надо перевести дух.

На столбе качается лампочка. Но это не та, что горит у дома Юдите. В руке какой-то сверток. Ах, да, это же луковица Угиса, злосчастная маска. Надо ее отдать. Теперь он хоть знает, куда пойти. В общежитие, к Угису.

Длинная безлюдная улица. Громыхая, промчался трамвай. И опять тишина, нарушаемая лишь тихой капелью с крыш домов.

Угис мигом вскочил и сел в постели.

— Почему ты не на карнавале? — изумился он. — Не пошел? Случилось что-нибудь?

— Нет, — сказал Липст. — Я был. Все в порядке…

Настольная лампа с зеленым абажуром. Рядом с кроватью Угиса на табуретке стакан с оранжево-красным компотом. В стакане чайная ложка. Свет лампы падает на блестящий конец ложки и отбрасывается ярким бликом на затененный потолок.

— Ну, тогда рассказывай, как там было! Почему ты ничего не рассказываешь?

— Было весело.

— Что сказала Юдите?

— Она сказала: «Это самый чудесный карнавал на свете…»

Липст прикоснулся пальцем к ложке. Зайчик на потолке задрожал.

— Нет, лучше не рассказывай, — Угис притянул Липста и усадил на край кровати. — Лучше я сам тебе расскажу. Мне надо только сосредоточиться, и я все ясно увижу перед собой: вы входите в зал… У дверей давка… Оркестр играет вальс… Свет то красный, то синий, зеленый, желтый… Ты надевал мою луковицу?

— Надевал…

— Уррра! А… а Вия видела?

— Видела.

— Ей понравилось?

Липст поежился. Ложка в стакане с компотом звенит: «Динь, динь, динь». Зайчик скачет по потолку от стены к стене.

— Я пролил твой компот, — сказал Липст.

— Ничего. Понравилось ей?

Липст поднял голову.

— Кому?

— Вии.

— Вии? Наверно. Мы не говорили об этом. Как-то не получилось…

— Это понятно. Столько народищу! К тому же ты был с Юдите.

Липст промолчал. Немного погодя встал и протянул Угису руку.

— Спасибо, Липст. Хорошо, что зашел. Для меня это был счастливый вечер. Надеюсь, для тебя тоже.

Угис взял руку Липста и притянул его к себе.

— Ну, так что у вас? Поссорились?

— Нет, мы не ссорились. Она устала и захотела домой.

— Тогда все в порядке. Завтра вы опять встретитесь?

Липст посмотрел на зеленый абажур.

— Вот твоя маска, — сказал он.

— Спасибо. Я сохраню ее. Не знаешь, Робис с Ией скоро придут?

— Придут, не волнуйся. Ты их не жди, спи лучше.

— А ты как думаешь… она тоже придет?

— Вия?

Липст неуверенно посмотрел Угису в глаза.

— Не знаю… — проговорил он. — Может быть…

Липсту чудилось, будто он стоит на тонком льду. И надо бежать, бежать. Если он остановится, лед треснет, и тогда — конец.

Улица. Длинная безлюдная улица. Почему она так пустынна? Лишь холодные, неживые огни да мокрые бесчувственные камни. Освещенные витрины, но и они безжизненны. Неподвижные гипсовые куклы в пестрых платьях. Призраки в человечьей одежде. Пустота. Какая-то жуткая пустота.

Внезапно Липст ощутил такую безумную тоску по Юдите, что перехватило дыхание. Тоска течет, как горящая нефть, разливается по всему телу, проникает внутрь и жжет, жжет.

«Мы расстались, даже не попрощавшись, — думает Липст. — Почему? Юдите ждала меня, а я хоть бы хны — сидел как дурак в машине…»

Липст снова перебирал в памяти каждую мелочь: встревоженное лицо Юдите и умоляющий голос: «Проводи меня домой…», свой обидный смех и ехидные замечания.