Зигмунд Скуиньш - Внуки Колумба

— Что вам налить, молодой человек? Вам знаком вкус «Мартини»? Впрочем, разумеется, не знаком. Вы еще так молоды…

Сверток гладкий и холодный. Липсту кажется, будто он ощущает прикосновение рук Юдите. За тесемкой, которой крест-накрест перевязан сверток, письмо. Липст неловко разорвал конверт, вынул из него листок голубой бумаги и пробежал глазами несколько строчек.

«Милый Липст!

Я и огорчена и рада одновременно, и не знаю — что больше. Сегодня вечером я хотела быть у тебя, но сама судьба уносит меня туда, куда попасть было моей мечтой. Не расстраивайся, Липст! Весь вечер я буду думать только о тебе. Вернусь дня через три.

Юдите.

Р. S. Подарок сделан наспех, но, надеюсь, мама хоть отнесет его вовремя».

— Молодой человек, у вас полная рюмка…

— Коньяком «Мартини» не брезгайте. «Мартель», разумеется, лучше. Особенно если удается раздобыть «Гордон блю» с синей полоской. У меня есть один парнишка, который достает.

Липст спрятал письмо в боковой карман и, улыбаясь, поглядел вокруг. «Сыр голландский» деликатным жестом, оттопырив мизинец, поднял рюмку. Пожилая дама благоговейно чистила банан и после каждого слова «Сыра» наклоняла голову:

— Неужели? Да что вы говорите! Не может быть!

«Пусть его сидит здесь, — у Липста отлегло от сердца. — Пускай они пьют свой «Мартини» и жрут бананы. Юдите будет весь вечер думать только обо мне. Обо мне! И через три дня она вернется…»

— Спасибо, — Липст поднялся. — Я пойду.

— Что? — У мадам вид обиженного ребенка. Она свою программу еще не закончила. И этот бессовестный мальчишка так ничего и не понял. Он еще и улыбается! — Куда вы так торопитесь?

— Дела, — сказал он, — очень срочные дела.

— Но вы даже не выпили «Мартини», — отечески заметил «Сыр голландский».

— Ничего. У меня от «Мартини» болит живот.

— Очень жаль, — осклабился «Сыр». — Через полчаса я отвез бы вас на машине.

— Благодарю вас, не стоит, — Липст изобразил нечто вроде реверанса. — В моем возрасте полезнее ходить пешком.

— Может, передать привет Юдите? Завтра утром я еду в Москву.

— Спасибо. Поезжайте, куда вам угодно.

Выйдя на улицу, Липст еще раз потрогал пакет. Открыть бы его поскорее! Но нет, здесь, около «Волги» «Сыра», он останавливаться не будет. Надо уйти немного подальше.

Липст кинулся вперед, не чуя под собой ног от радости. Вот и скамейка. Чудесно! Лучше места не найти. Он поглядел по сторонам, положил сверток на колени и аккуратно развязал парчовую тесемку. Сердце глухо стучит в груди, руки налились усталостью, будто он весь день тесал камень. Последний слой бумаги. Осталось только приподнять краешек…

Из соседнего дома две старушки вывели на вечернюю прогулку маленьких лохматых собачонок. Липст принялся небрежно теребить парчовую ленточку и что-то насвистывать. Как раз напротив скамейки Липста собачонки начали рыться в земле. Старушки тоже остановились и занялись обсуждением вчерашней телепередачи о роли свежего воздуха для долголетия человека.

«Милые песики, пройдите, ради бога, подальше, — мысленно умолял Липст. — Не будьте собаками…» Наконец он снова в одиночестве. Теперь можно. Он затаил дыхание и быстро приподнял бумагу. Пальцы ощутили мягкое вязанье… Шарф! Самый красивый шарф на свете! Липст прижал к лицу пушистую вещицу. Подобно нагревшемуся на солнце камешку, который долго хранит полуденное тепло, шарф, подарок Юдите, хранил аромат ее одежды.

Липст вскакивает со скамейки. Он размахивает шарфом, словно пестрым флагом, и как одержимый мчится по бульвару.

«Липст, одумайся, — заговорил в нем разум. — Если тебя увидят, «подумают, что ты рехнулся. Пусть! Рассудительным быть легче, чем счастливым…»

Смеркается. Вспыхивают фонари. Небо прячется за черно-синим занавесом. Лишь у самого горизонта плотная темная ткань чуть разорвана и открывает взору сказочные цвета заката: плавится золото, полыхает огонь, переливаются свет и тень.

Это был вечер, когда даже сырой булыжник мостовой, обласканный теплым ветром, мечтал о весне и счастье.

Домой Липст явился около полуночи. У ворот стоял криворогий гоночный велосипед. Владельца поблизости не было видно. Липст вошел во двор. Навстречу ему из темноты двинулась низенькая фигурка и, видимо, демонстрируя вполне миролюбивые намерения, тихо замурлыкала «Катюшу». Столь немузыкальным голосом во всем подлунном мире обладал лишь один человек — Угис.

— Ты здесь? — удивился Липст.

— Не спалось, ну и подумал: не заехать ли к тебе?

— Почему не зашел в дом?

— Постеснялся. У тебя там грандиозный бал. Такой хор заливался — куда там! Женщин штук десять, не меньше.

— Это, должно быть, моя соседка Элерт. Она перед сном молится и сама себе заменяет орга́н.

Сейчас за дверью никто больше не пел, зато отчетливо слышалась перебранка.

— Слышишь, обе мои соседки встретились, — сказал Липст. — После вечерней молитвы у мадемуазель всегда воинственное настроение.

— Давай постоим на дворе, — Угис взял Липста за руку. — Я ведь только на минутку заскочил.

В другом конце двора белела груда досок.

— Пошли туда, — Угис показал на доски, — Айван — первый сорт! Я только заведу велосипед во двор.

Когда Угис вернулся, у него в руке было что-то плоское, похожее на книгу большого формата. Нет, это не книга, в темноте блеснуло стекло.

— Вот голова садовая — с утра забыл взять с собой, — оправдываясь, проворчал Угис. — Это подарок тебе.

— Спасибо. И ты из-за этого приехал?

Стекло было теплое. По дороге Угис держал подарок за пазухой.

— Спасибо, Угис. Что это — картина?

— Нет, это портрет Колумба.

— A-а! Ты мне когда-то рассказывал… Это тот самый? — Угис кивнул. Липст поднес портрет поближе к глазам и всмотрелся.

Они взобрались на доски и некоторое время сидели молча.

— Христофор Колумб, Америго Веспуччи, Васко да Гама… — задумчиво проговорил Липст. — Когда-то мне здорово понравилась книга «На кораблях Васко да Гамы». Я и сейчас еще помню обложку: надутые паруса, летят каравеллы. Вымпелы развеваются, клокочет океан, впереди простор…

— Время великих открытий… — вздохнул Угис. — Когда в школе я читал об этом в учебнике истории, мне всегда становилось грустно. Живи я в то время, говорил я себе, обязательно поплыл бы на одном из кораблей Колумба. Но меня тогда еще не было на свете. Всё открыли без меня…

Обхватив руками колени, Угис сидел на длинном конце доски и тихо раскачивался. Его лица не было видно в темноте.

— И все-таки это не так, — мечтательно продолжал Угис. — Настоящая эпоха великих открытий только начинается. Человек шагнул в космос… Все моря и океаны Земли — крохотная капля по сравнению с бесконечностью вселенной! Сколько там еще таится новых земель и миров! Или взять, скажем, физику и химию — тут еще столько нехоженых морей, что и подумать страшно. А наш, человеческий мир? Ведь и коммунизм в конце концов такой же новый мир, в который еще никто не ступал ногой… И вот теперь паруса снова надулись, каравеллы с храбрецами уходят в плавание. Иногда задумаешься вот так, и сердце сжимается. Угис, как же это? А ты на корабле? А если ты остался на берегу?.. Если вдруг всё откроют без тебя…