Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Ох же ты и тип, Левка! — возмущенно крикнул Брыкин. — За пальто деньги получил, а сам стреляешь.

Закурив предложенную Виктором Дмитриевичем папиросу, Лева опять поскулил, пожаловался на плохую жизнь.

— Да, нашими делами копейку еле натягиваешь. А кусать что-то надо, — согласился Валентин.

Вместе с Брыкиным Виктор Дмитриевич зашел в винный магазин. Жора и Лева отказались. Хозяйским тоном постоянного посетителя Брыкин тотчас заказал вино и закуску. Выпив вина и крякнув, он надвое разорвал толстый кружок колбасы и сунул сразу оба куска в рот. Потом сказал:

— Ты не смотри на меня так. Думаешь — запаршивел? Сапоги на мне, потому что прямо с тучи... ну, с толкучки. Когда на рынке ничего не выходит, мы всегда едем на вокзал или на пристань... У меня тоже есть костюмчик не хуже твоего. Год назад сделал. У меня тогда денег было — вагон и маленькая тележка. Мы с Левкой в то время по поездам работали, картишками промышляли. Черви, дама и валет, четыре сбоку — ваших нет. — Он залпом выпил еще стакан вина и опять закусил двумя кружками колбасы. — Винишко слабенькое, а забрало, — заметил он, звучно двигая челюстями. — На старые дрожжи. Вчера мы перебрали. Дружки, наверно, опохмеляются. Хочешь, поедем? Есть дед один. У него свой дом на Орловской, на Выборгской стороне. Там тоже скрипач бывает. Колоссальный скрипач! Играет — душу заложишь! Поехали? Или стесняешься?

После двух стаканов вина настроение у Виктора Дмитриевича поднялось. Неплохо бы еще выпить!.. Ася может пойти на стадион с Вадимом, если ей очень хочется. Да и что интересного будет на стадионе?..

Он согласился поехать с Валентином, на полчаса, не больше. Может быть, все-таки еще и на стадион успеет.

Брыкин не позволил ему рассчитаться, заплатил сам. Вытащив из глубокого внутреннего кармана пачку денег, перемешанных с облигациями займа, он пояснил:

— Выигрыш получил сегодня. Если есть свободные деньги, мы с Жорой облигации скупаем... Ну, поехали!..

В доме на Орловской похмелье было в полном разгаре.

За круглым, врытым в землю столом, в саду около дома, сидели несколько мужчин. Кроме бутылок и стаканов, стол был еще сервирован одной глубокой, с отбитым краем тарелкой, в которой валялись обломанные куски черного хлеба и бурые соленые помидоры. На ступеньках крыльца лежала скрипка.

Увидев Брыкина, вся компания зашумела, приветствуя его пьяными криками.

— Виктор Дмитриевич Новиков. Знаменитый скрипач. Мировой маэстро. Мой старый друг, — представил гостя Валентин.

Из-за стола вскочил худой, высокий, весь какой- то развинченный, лет за сорок человек с узким, нервным лицом, на котором бросался в глаза длинный и приплюснутый, будто перешибленный нос. Человек этот делал множество жестов и не мог и секунды посидеть или постоять без движений. Он то вытягивал руки вперед, точно ловя перед собой что-то невидимое, то вдруг взмахивал ими, как задиристый петух обтрепанными крыльями, то разводил их в стороны, словно хотел обнять что-то невероятно огромное.

— Скрипач, о котором я говорил тебе, — указывая на высокого худого человека, пояснил Брыкин. — Фатеев, Васька.

Фатеев бросился к Брыкину:

— Валет, Валетик, дай я убью тебя! Тебе при жизни памятник полагается! Поставить? — Обняв Валентина, скрипач поцеловал его с пьяным причмокиванием. К Виктору Дмитриевичу он сразу же бесцеремонно начал обращаться как к старому приятелю, тотчас затормошил его: — Вик Дмитрич! Вик Дмитрич! Я же знаю вас. Слышал в концерте. Собрат по искусству! — Язык его заплетался, в голосе слышалось угодливое заискивание. Фатеев погладил руки нового гостя, подняв глаза к небу, возвышенно сказал:— Эти ручки еще покажут себя. Они еще дадут такой концерт, что потрясет мир... Прикажите принести водки, и мы выпьем за ваш будущий мировой концерт!

Виктор Дмитриевич вспомнил этого человека в лицо, — Фатеев играл в ресторане «Универсаль», на Невском, и многие завсегдатаи хорошо знали его.

Распоряжался за столом хозяин дома — седой, благообразный, морщинистый, но еще крепкий старик с сухим голосом. Все обращались к нему не по имени и отчеству, а называли дядей Колей. А он в ответ не переставал улыбаться беззубым ртом. Говорил медленно, с расстановкой, будто осторожно выбирая слова. Ходил и двигался он тоже осторожно, как-то бочком, бочком, покряхтывая и чмокая губами.

Брыкин показал на вертлявого человека, с круглой ямочкой на подбородке, похожей на след от выдернутого из стенки гвоздя, и доверительно сообщил:

— Вот у кого доходное место. Он в буфете торгует, около автобусной остановки. Яша. Все пьяницы у него в долгу как в шелку.

Не успел еще Виктор Дмитриевич рассмотреть Яшу, как тот подсел к Брыкину и начал с ним шептаться, по-птичьему, без устали вертя маленькой головкой. Пришлось поневоле слушать их разговор: шепот пьяного — это крик трезвого.

Есть люди, которых не только никогда не называют по отчеству, но даже и не знают их отчества. К числу таких людей принадлежал, видно, и Яша. И в двенадцать, и в тридцать, и в пятьдесят лет, и сколько бы он ни жил — до самой смерти его будут называть только Яшей. И Яша бодрился, вертелся, будто стараясь оправдать то, что его называют как мальчишку. Оглянувшись, он дернул Валентина за рукав:

— Валет, нет у тебя знакомого дельца, чтобы выручил?

— Засыпался? — сочувственно спросил Брыкин.

— Поймали на недоливе, — подтвердил Яша. — В воскресенье было. Как раз такая хорошая торговля шла. Бац, налетел один из торготдела. От него откупился, сунул триста рублей. И успокоился. А через час нарвался на общественный контроль. Пришел какой-то работяга со «Скорохода». Акт. Совал тысячу. Не взял. Никак... Горю, Валет. Выручай по старой дружбе.

Валентин пообещал что-то устроить, предупредив, что это обойдется не меньше трех «кусков» — то есть трех тысяч рублей. Брыкин изъяснялся с Яшей на той смеси воровского и торгашеского жаргона, которая еще и сейчас господствует на толкучих рынках и в пивных среди пьяниц и спекулянтов.

С Виктора Дмитриевича, как с новичка в компа­нии, потребовали «вступительный взнос». Он дал пятьдесят рублей, взятые у Аси на ноты, и на равных правах принял участие в попойке. Потом его попро­сили сыграть. Он играл на скрипке Фатеева и удив­лялся, что дядя Коля так хорошо понимает музыку.

Спохватился он только к вечеру. Было невыносимо противно, что опять не сдержался, пропьянствовал весь день с какими-то духовными уродами, которых ничто в мире не интересует, кроме водки, денег и собственного брюха. Скорей, скорей отсюда! Надо было, конечно, поехать на открытие стадиона... Опять предстоит неприятный и трудный разговор с Асей.

Провожая его, дядя Коля усиленно приглашал:

— Ко мне — всегда пожалуйста...