Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Но Виктор Дмитриевич не собирался больше бы­вать в этом доме.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На работе Виктор Дмитриевич появлялся вовремя, но с нетерпением ожидал конца уроков. Работа стала для него утомительной и неприятной.

Ася не давала ему больше карманных денег. Он бегал по консерватории, одалживал у преподавателей, служащих и уборщиц по десятке и пятерке. В крайнем случае шел к знакомому буфетчику.

— Сегодня я в чистом тоне — без знаков...

Зная, что он аккуратно отдает деньги, буфетчик наливал ему. Наливал, даже если он предупреждал:

— Повесьте, дорогой, знак ферматы... на неопределенное время...

Это означало — задержанный долг будет возвращен с процентами.

Студенты начали частенько посмеиваться над Виктором Дмитриевичем. Однажды они позволили даже дерзость. Когда Виктор Дмитриевич, раздраженный с похмелья, вошел в класс, один из студентов, делая вид, что не заметил преподавателя, в разудалой манере сыграл на рояле: «Голова ль ты моя удалая, до чего ж ты меня довела...»

Затаив ярость, Виктор Дмитриевич благоразумно промолчал, чтобы не вызвать новых насмешек. Но во время занятий он придирался, срывая досаду, кричал на студентов: с такими руками не смычок держать, а орудовать пилой в лесу!

Слухи о поведении Новикова дошли до начальства. Виктора Дмитриевича вызывали на беседы. Профком поручил Вере Георгиевне заняться им. Выбрав день посвободнее, она созвонилась с Асей и поехала к ней в институт.

С Верой Георгиевной Ася была немного знакома и раньше и наслышалась много хорошего об этой деятельной женщине. Но видела ее Ася всегда мельком, встречаясь с ней или на консерваторских концертах или в фойе Филармонии, где в непрерывном людском потоке половину антракта приходилось раскланиваться со знакомыми и почти невозможно было ни с кем поговорить обстоятельно.

Сейчас Ася впервые как следует рассмотрела Веру Георгиевну. Ямочки на полных щеках делали ее несколько моложе ее сорока пяти лет. Она понравилась Асе очень искренним взглядом добрых и чуть усталых, но совсем по-девически ясных глаз. Ася подумала, что такая ясность глаз может сохраниться только у людей большой душевной чистоты.

Вера Георгиевна обратила внимание, что с той поры, как она последний раз видела Асю в концерте, Ася осунулась и даже подурнела. Ася была сейчас в синем, с черными нарукавниками, сатиновом блестящем халате, от которого казалась еще бледнее. Под ним — нарядная блузка с брошью. Несмотря на все несчастья с мужем, Ася заставляла себя не опускаться в беде: подтянутость прибавляла ей сил.

— Я приехала посоветоваться относительно Виктора Дмитриевича, Что же делать с ним? — Взглянув на Асю, Вера Георгиевна увидела в ее озабоченных глазах тот же тяжелый вопрос, который только что задала сама. — Мы пробовали повлиять на него. Но кто пьет, тот постепенно теряет уважение к общественному мнению, а значит, и к себе... Талантливый он человек... И жаль вас... Давайте полечим его.

— Боюсь, что напрасная затея, Я уже и уговаривала и просила.

Вера Георгиевна взяла Асины руки, ласково и дружески положила их в свои — крупные, с коротко остриженными ногтями, с длинными и удивительно тонкими пальцами.

— Без вашей поддержки ничего нельзя сделать. Попробуем все же поговорить с ним...

Они условились, что послезавтра — в часы уроков мужа — Ася приедет в консерваторию.

Виктора Дмитриевича возмутило появление жены в консерватории. Как Ася и ожидала, он отказался ложиться в больницу.

Вера Георгиевна настойчиво убеждала:

— Я согласна, что в больницу ложиться вам стыдно, хотя это и менее стыдно, чем делать то, что подчас делаете вы... Есть другой выход. По моей просьбе, нашли врача, который лечит на дому, гипнозом... Если вы не будете лечиться, больше вам не поверят.

— Но разве было хоть одно замечание мне за появление на работе в нетрезвом виде? — попытался обороняться Виктор Дмитриевич. — Что я выпиваю иногда — мое личное дело.

— Наше дело... Вопрос хотели даже вынести на собрание. Временно отложили... Вот и решайте.

Разговор принял серьезный оборот. Остерегаясь осложнений, Виктор Дмитриевич пошел на уступки, согласился побывать вместе с женой у врача.

Ася попросила еще Аносова повлиять на друга.

Оставив все свои дела, Вадим приехал на Крестовский. Виктор, насупясь, но не протестуя, дал другу то же слово, что и Вере Георгиевне, — лечиться.

Ася опасалась, что Виктор передумает, запьет осенью еще сильнее, и торопилась с лечением. Она хотела взять на это время отпуск без сохранения содержания, но ей отказали — институт был загружен срочной работой. Ася не посмела настаивать.

Сначала она поехала к врачу-психиатру одна. Войдя в полусумрачный, с мягким освещением, домашний кабинет доктора Климова, она почувствовала в сердце тот острый, холодноватый трепет, какой всегда испытываешь, впервые попадая в кабинет еще не знакомого врача.

Не спеша и подробно врач расспросил ее о муже, выяснил, с какого времени и как он пьет — запоями или систематически.

Асе стыдно было говорить о собственном муже и дорогом ей человеке, что он — пьяница. Но она поступилась и без того уже много раз оскорбленным самолюбием. Лишь бы удалось спасти Виктора и его талант. Вот здесь, в этом кабинете, может быть, найдется средство спасения разрушающейся жизни, любви, счастья.

В конце приема Ася спросила об условиях. Пятьдесят рублей за сеанс. Платить сразу же после сеанса. Она согласилась, — справедливо. Вдруг больной вздумает бросить лечение?

Уходя, она условилась с врачом о начале курса.

Сеансы были назначены на вечернее время.

Погода стояла совсем осенняя. Крепкий, густой запах опавшей, сыреющей под дождем листвы. Пробирающая до костей, сыпучая нудная изморось.

В такой вечер и не высовываться бы за дверь, — сидеть в теплой комнате, поглядывая на сырое, холодное окно, греть пальцы о горячий, стакан с чаем, читать и, прикрывая глаза, неторопливо думать. В такую погоду особенно хорошо думается и особенно чувствуешь теплоту и уют своего дома, вечерний покой. Плохое забывается, тревоги отходят, сердце добреет.

Ася выключила настольную лампу, ласково отобрала у Виктора книгу, с улыбкой закрыла ее и заставила мужа собираться.

Подавая Асе пальто, он взглянул на теплое кресло и недочитанную книгу, — в такой-то вечер на улицу! Никакой жалости к человеку!

— Поехали, поехали! — поторапливала Ася.

Пришлось ехать. Сырость, дрожь, мокрые тротуары... От одной такой погоды можно ожесточиться.

Около крыльца во дворе большого дома на Мойке Виктор Дмитриевич задержал жену:

— Если хочешь, чтобы лечился, к врачу пойду один. Не ребенок — водить меня за ручку. Раз уж решил — лечиться буду.