Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Но тут же он не мог не увидеть, что сдерживающее начало становится все слабее. И не оттого, что он меньше уважал Асю. Нет, просто, чем больше он пил, тем все сильнее отдалялся от жены. Он ругал себя за это, но поделать с собой ничего не мог.

Дома он кричал: пусть дадут ему отдышаться от всех передряг, и он начнет готовиться к объявленному конкурсу в оркестр Филармонии. Чтобы разбить неверие жены и показать, что будет не последним претендентом на место, он попробовал сыграть одну из лучших своих вещей — «Трели дьявола». И стыдливо сник. Не было приподнимающего чувства свободного владения инструментом. Страшно стало не только оттого, что он опозорился перед Асей. Он сам втайне все еще верил, что находится как музыкант в полной силе. Теперь открылась пугающая правда.

Каждое утро, поднимаясь с постели, он говорил себе, что сегодня не будет пить, а начнет работать. Еще немного шатаний по кабакам, и можно вообще распроститься с музыкой.

И каждый день привычно напивался. Пить один он не любил, искал приятелей. Но, даже не найдя никого, сходился с кем-нибудь за столиком и поил незнакомца, пропивая последние, с таким унижением добытые деньги — или обманом занятые у знакомых, или заработанные в каком-нибудь паршивеньком ресторанчике, где пьяницы кричали: «Витька, «Чабана» сыграй!»

Недели полторы Виктор Дмитриевич играл в загородном ресторане. Получив расчет, он встретил Брыкина и затащил его с собой в буфет.

Вечная история повторилась. Выпитого показалось мало. Он стал напряженно соображать — где и как можно достать еще денег? Валентин, мечтавший о продолжении пьянки, хитро подливал масла в огонь и, применив самое действенное средство, пренебрежительно сказал:

— Не достанешь!

Виктор Дмитриевич, пьяно артачась, с шумом отодвинул пустые стаканы и кружки. Широко растопыренной ладонью стукнул по столу и подозвал игравшего под аккомпанемент аккордеониста скрипача Барона — ленивого человека средних лет, редко выходившего из состояния равнодушного спокойствия.

— Скрипку мою купишь?

Барон, хорошо знавший и Виктора Дмитриевича и его инструмент, которым тот часто хвастал в буфете, не поверил предложению, — недоверчиво поднял бритые и подкрашенные, как у женщины, тонкие брови.

— А где скрипка?

— Дома. — Виктор Дмитриевич уже окончательно был захвачен мыслью немедленно продать скрипку. — Пойдем со мной.

— Деньги-то есть у тебя? — с присущей ему деловитостью во всем, что касалось купли и продажи, бесцеремонно осведомился Брыкин.

Утвердительно ответив Брыкину, Барон сказал, что готов идти, — сказал так, будто делал огромное одолжение.

— Давайте быстрей, — напутствовал их Брыкин и обнадежил приятеля: — Не робей, Витька! Завтра достанем скрипку еще получше...

Виктор Дмитриевич привел Барона домой и обрадовался, застав одну Прасковью Степановну. Она молча наблюдала, как зять вынул из футляра скрипку, повертел в руках, показывая ее со всех сторон, и отдал гостю. Тот внимательно осмотрел ее и, попросив смычок, начал играть. Она думала, что зять привел какого-нибудь приятеля — похвастаться своим замечательным инструментом. Но обомлела, услышав вопрос незнакомого скрипача:

— И сколько же хочешь?

Она не дала Виктору Дмитриевичу ответить:

— Ты собираешься продать скрипку?

— Не ваша скрипка, и не вмешивайтесь, — оборвал ее Виктор Дмитриевич. — Завтра мне достанут другую, лучше. Я уже договорился.

— Без Аси ничего не разрешу. Придет Ася — поговори с ней и делай как знаешь, А сейчас — не сметь!

Видя, что попал в неловкое положение и что выгодная покупка не состоится, Барон положил скрипку на стол, указательным пальцем досадливо почесал подбородок и направился к двери. Незаметно для Прасковьи Степановны он все-таки успел шепнуть:

— Принеси ко мне в буфет...

— А теперь — ложись спать, — сказала Прасковья Степановна, закрыв за Бароном дверь. — Никуда не пущу тебя. Дверь заперта, ключ у меня в кармане. Ты же не будешь драться со мной?

Из пьяного самолюбия считая, что, не вернувшись в буфет, он окажется в глазах Барона негодяем, Виктор Дмитриевич рвался уйти. Но силой отнять ключ не посмел. Волей-неволей пришлось лечь.

В конце концов он уснул, так и не дождавшись Аси. У нее было собрание, на котором присутствовали командированные с Дона строители, и она приехала очень поздно, голодная, усталая.

Протрезвев, Виктор попросил достать спрятанную куда-то скрипку.

Ася ответила, что скрипки нет дома.

— Я продала ее, чтобы раздать твои долги. Имела я право это сделать?

— Ты могла продать что угодно, но не скрипку. Это — мой кусок хлеба. Как же я теперь работать буду? — Грубо заданный вопрос выдал его. Сейчас он начал отдавать себе отчет в том, о чем совершенно не думал вчера.

— Какой из тебя работник, — с жалостью пожала плечами Ася. — У тебя руки еще трясутся. Посмотри... Пожалуйста, поговорим спокойно.

Он послушно сел, сохраняя угнетенное, выжидательное молчание и старательно избегая взглядов жены.

— Значит, тебе нечего сказать мне? — спросила Ася, с трудом пытаясь улыбнуться, чтобы смягчить предстоящий разговор. — Тогда послушай меня. Дело не в скрипке, Виктор. Одну можно продать, другую — купить. А что вот делать с тобой? Ты же фактически не живешь. Разве можно считать жизнью только то, что ходишь, ешь, спишь? Это делают и животные. Ты работаешь все меньше и реже, — спокойно говорила Ася, внутренне радуясь тому, что муж, кажется, внимательно слушает ее. — Ты постепенно становишься паразитом, чужим человеком. Тебя это не пугает?.. Меня — очень пугает...

Виктор Дмитриевич хотел сказать, что он понимает все и, больше чем кто-нибудь другой, сам искренне мучается от тех гадостей, которые делает. Но смолчал. Эти слова могут прозвучать поддакиванием и заискиванием, чтобы быстрей добиться примирения.

— Я все-таки хочу послушать тебя, — сказала Ася, вставая и подходя к мужу.

Он тоже встал и, глядя жене в глаза с таким раскаянием, что никак невозможно было ему не поверить, сдержанно проговорил:

— Я все понимаю. Смешно давать какое-нибудь слово. Слишком много давал их.

— И хорошо держал до первой рюмки.

— Теперь я не буду давать слов, а докажу делом. Верь мне. Верь, верь мне, — без конца повторял он, и сам верил, что говорит правду. Подойдя к жене ближе, он взял ее за плечи. — Знаю, что я — негодяй. Но я сделаю все...

Оттого, что Ася видела, как Виктор страдает, ей было еще тяжелее. Она взглянула на мужа... Ну заставь, заставь меня еще раз поверить.

— Завтра же я пойду и устроюсь работать.— Виктор Дмитриевич смотрел жене прямо в глаза и все сильнее сжимал ее плечи.— Я обязан тебе всем. Я отблагодарю тебя...

— Мне ничего не надо, Виктор.,, ничего, кроме того, чтобы ты не пил. — Она уже начинала верить в его искреннее раскаяние и желание начать жить по-новому, потому что ей самой этого очень хотелось.