Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

По ее голосу он понял, что прощен. Ему стало легче. Он наклонил Асину голову и поцеловал волосы. Ася осторожно отстранилась.

— Подожди, я не могу сейчас... Ты отдохни несколько дней, приди в себя, и тогда мы закончим наш разговор. Хорошо? — опросила она уже совсем примирительно.

Несколько дней Виктор Дмитриевич сидел дома, читал, помогал Прасковье Степановне по хозяйству.

Уверившись до конца, что муж пришел в себя, Ася принесла спрятанную на время у Евдокимовых драгоценную скрипку и вручила ее Виктору.

ГЛАВА ПЯТАЯ

На север пробивалась весна.

Вадим Аносов ощутил ее раньше, чем наступили теплые дни. Он читал, как на Украине сажают защитные лесные полосы, и названия устойчивых древесно-кустарниковых пород звучали для него прямо весенними стихами — смородина золотистая, скумпия, клен, жимолость, белые пирамидальные тополя. В созвучии этих слов было что-то радостно-живое, пахнущее клейковатой молодой листвой и теплым простором широкого неба.

Вадим радовался еще и тому, что Виктор, кажется, взялся за ум. Он воздерживался теперь от разговоров с другом на больную для того тему, — Виктор как-то сам дал понять, что не дело вмешиваться в чужую семейную жизнь. Аносов не мог с этим согласиться, видя, как друг начинает спиваться. Но, вместе с тем, все-таки задумывался: «Возможно, и правда нехорошо совать нос в чужие семейные дела... Ася — чудная женщина. Виктор побоится потерять ее, поймет — и остепенится».

Получив скрипку, Виктор Дмитриевич устроился играть в оркестре кинотеатра и заявил, что это — начало возвращения в большую музыку, трамплин для прыжка.

Ася прониклась верой в добрые намерения мужа. В ней снова росла и заполняла все ее сердце заботливая, всеми силами души оберегаемая любовь к Виктору.

Ей показалось, что прежние счастливые дни вернулись, когда Виктор позвал ее на вечер, посвященный пятнадцатилетию со дня смерти Глазунова. Исполняли Четвертую симфонию и Концерт для скрипки с оркестром.

С вечера Виктор вернулся взволнованный и охваченный мыслями о большой работе. Он обнял жену, поцеловал в лоб. Ася порывисто положила голову на его плечо. Она изголодалась по нежности.

— Как мне сейчас хорошо с тобой, если бы ты знал... Только не надо пить.

— Не так уж много я пью, как ты говоришь.

— Совсем не надо, — улыбаясь милыми глазами, попросила Ася. Она по-женски радостно чувствовала, что он сейчас полон ею и готов сделать для нее все.

Крепиться Виктору Дмитриевичу удалось недолго. Ася видела, как он борется со своей привычкой и ничего не может поделать.

По утрам он мучился, брался то за ноты, то за книги, начинал играть, но через час-другой все равно убегал опохмеляться.

Оказались напрасно растраченными все сердечные волнения и заботы. Ася даже подумала: «Разойтись?» Но потом отбросила эту правильную, наверно, мысль. Не ушла сразу, так теперь нельзя отступать.

Ася и хотела бы, и никак не могла разлюбить. Легко было расстаться, если бы она просто разочаровалась, убедилась, что Виктор — плохой. Но это же было не так. Он — хороший, хороший. И вот только водка губит его, губит семью. Может быть, Ася уже давно и разлюбила бы его, если бы моментами не становился он совсем прежним Виктором.

Тогда снова оживали глохнущие надежды, и казалось — счастье еще возможно — и ради этого стоит пострадать и помучиться.

До осени Виктор Дмитриевич играл в кинотеатре. В каждом перерыве он заглядывал в буфет, а последние два дня напивался к заключительному отделению так, что не мог сесть за пульт.

С ним не стали нянчиться и сразу же рассчитали.

Он брал скрипку и уходил будто бы на репетицию, думая, что за несколько дней подыщет себе новое место и тогда дома все опять обойдется,

Виктор Дмитриевич убеждал себя, что может остановиться, как только захочет, но сейчас — сам не хочет этого. Все складывается так неудачно.

На работу ходить было не надо, вечера оказались совершенно свободными и пустыми. Как же убить время? Где можно просидеть часов шесть-семь подряд? Конечно, только в пивной.

Сойдясь с Черновым, они заглянули в буфет «Под пальмами», на Невском. В центре зала, из кадки, полной окурков, торчала искусственная пальма, давно уже потерявшая от пыли первоначальный ядовито-зеленый цвет.

Многие буфеты и пивные имели у Чернова особые, придуманные им названия. Эта — «Под пальмами», направо — «Подшефная», налево — «Теща». Все заведения, не удостоенные специального наименования, он называл гадючниками, шалманами, забегаловками, мышеловками, сквозняками, в зависимости от их внутреннего устройства, освещения и места расположения.

Днем Виктор Дмитриевич заехал к знакомым и одолжил у них сто рублей. С ним была скрипка, он имел еще солидный вид, и ему поверили.

Сам чувствуя, что врет, он жаловался сейчас Аркадию, что причина его пьянства — жена. Не придирайся она, как придирается, ничего бы и не было. Аркадий охотно поддерживал его.

— Я тоже, брат, плохо живу с женой. Нам с тобой нужны женщины с интеллектом... Жена говорит, что я умру от водки, — грохотал он на весь буфет своим раскатистым голосом. — Ну и пусть. Все равно когда-нибудь умирать. Так я хочу умереть от того, что мне приятно!

Сквозь пьяные мысли Виктору Дмитриевичу пришел в голову вопрос: «Почему Аркадий не купит ботинки?» На улице сыро, а на ногах у него — совсем уже не по сезону — рваные парусиновые туфли.

Но он так и не спросил ничего. Не был уверен, что на месте приятеля купил бы себе ботинки, а не пошел в пивную.

Чернов шумел, балагурил:

— Мы с тобой — беззаветные борцы и жертвы борьбы с алкоголизмом. Боремся самым практическим способом — истребляем водку...

За угловым столиком мужчина в зеленой велюровой шляпе, сдвинутой на самый затылок, пронзительным фальцетом кричал:

— Мой друг, Аполлон Мотавкин, талантливый человек. Но пошел, дурак, заведовать бассейном в бане. Он написал гениальные стихи:

Жена твердила мне: не пей!

Друзья сказали мне: не пей!

Глотая слезы и рыданья,

Я пью за их ко мне вниманье...

Слушая эти стихи и зычный говор Аркадия, Виктор Дмитриевич не мог собраться с мыслями, раздраженно замечал фальшивые ноты у аккордеониста, чувствовал себя досадно трезвым. Была потребность шумно разговаривать, что-то делать, куда-то ехать, мчаться на чем-нибудь с невероятной скоростью. Да и в кармане валялись не дающие покоя, скомканные в тугой комок, оставшиеся деньги, — пьяница разбрасывает их так, словно ненавидит, старается скорее избавиться от их тяжести, забывает цену им.

Весь вечер приятели не умолкая проговорили. Это был обычный пьяный разговор — сбивчивый и бессодержательный, но обоим собеседникам казавшийся очень интересным.