Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Стало ясным самое страшное. Он больше не музыкант, ждать решительно нечего. Испробовано последнее.

Прислонясь спиной к стене, он потихоньку начинал дремать.

Вздрогнув от резкого стука двери, вдруг увидел, как в буфет вошел Вадим Аносов, обводя ищущим взглядом все столики. Оставив недопитой водку, Виктор Дмитриевич незаметно выскочил из буфета, перебежал на другую сторону. Остановился около канцелярского магазина, дождался, пока Вадим вышел из буфета.

«Может быть, заходил за папиросами, — подумал Виктор Дмитриевич, проклиная себя, что не хватило смелости подойти к Вадиму и открыто поговорить с ним, попросить помощи. — Упустил такую возможность... Ну и сам виноват, дурак!»

Вторую ночь идти на вокзал Виктор Дмитриевич побоялся. Тогда он вспомнил еще об одной возможности провести ночь в тепле и отправился на центральную переговорную станцию междугородного телефона.

Он не мог освободиться от болезненного, постоянно преследующего страха. Ему казалось, что вид его вызывает подозрение у окружающих. Страх, заставлявший ходить с оглядкой, одолел его снова, когда он вошел на переговорную станцию.

В гулком высоком зале — сквозь окошечки в перегородке над барьером — по-домашнему уютно светились лампы у пультов дежурных. Виктор Дмитриевич подумал, что женщины, сидящие за пультами, не знают, как покрепчал мороз, и не ценят того, что всю ночь проведут в тепле, а утром, сменившись, вернутся в свои натопленные комнаты и будут спокойно спать, спать сколько захочется.

В динамиках, подвешенных между диванами, раздавались громкие щелчки, объявлялись вызовы. В кабинах включался свет, оттуда доносились приглушенные голоса. Говорили с Харьковом, Софией, Владивостоком, Москвой. Дела, заботы, семейные новости, поздравления с наступающим новогодним праздником.

Читая, подремывая, прислушиваясь к голосам в кабинах, на диванах сидели люди.

Виктор Дмитриевич испугался, что выглядит здесь подозрительно, — рваные обноски, запах перегара. Особенно беспокоило разбитое лицо. Он с опаской посмотрелся в настольное стекло. Правый глаз затек. Губы распухли. Лучше бы уйти отсюда. Но куда?

Он вышел в вестибюль и задержался около решетки отопления, с наслаждением подставляя руки, грудь, спину под шумно нагнетаемые, упругие потоки горячего воздуха. Но не будешь же стоять здесь век.

С усилием, напрягая ослабшие мускулы, он открыл тяжелую металлическую дверь и опасливо шагнул на улицу.

Ноги сразу же будто приросли к ледяному тротуару. Задирая полы пальто, по ногам больно стегнула начинающаяся поземка. От холода занялось дыхание, колючая дрожь сотрясала измученное и истощенное тело...

Дойдя до арки Главного штаба, за которой морозная ветреная мгла желтовато-серой дымкой закрывала фонари на Дворцовой площади, Виктор Дмитриевич заставил себя вернуться на переговорную станцию. Стараясь не оглядываться, чтобы не привлекать к себе внимания, он быстро пробрался через зал и сел на диванчик в курительной комнате. Счастье, что в кармане оказались папиросы и спички, — легче будет коротать бессонную ночь.

В курительной комнате никого, кроме Виктора Дмитриевича не было. Блаженно ощущая спасительную теплоту, он закурил и стал мечтать, как хорошо было бы лечь сейчас в теплую и чистую постель, вытянуть ноги, расправить немеющие руки и спокойно, ничего не опасаясь, как следует выспаться.

В теплоте он размяк, глаза дремотно слипались, сладко кружилась голова. Но надо было держаться, — уснешь, сразу же приведут милиционера или выгонит сам дежурный, и тогда — снова морозная улица, ветер, ночь, неизвестность.

Прикуривая папиросу от папиросы, Виктор Дмитриевич почувствовал, что колени его мелко дрожат, и он не может справиться с этим, не в состоянии остановить дрожь. Не понимая — то ли это еще не прошел озноб, то ли это просто нервы, — он несколько раз пробовал переменить положение ног, закидывал ногу на ногу, составлял их вместе, тесно и сильно сжимал колени,но ничего не помогало, дрожь не унималась.

Вдруг он разобрал за дверью голос Аси. Она разговаривала с мужчиной. Виктор Дмитриевич так ясно слышал их голоса, что даже отчетливо представил себе Асю в ее синей шубе с котиковым воротником.

Она продолжала нетерпеливо говорить покашливающему с мороза мужчине — должно быть, милиционеру, со строгим лицом, невысокому, в коричневых вязаных перчатках. Вот она вынимает сейчас из муфты темный платочек, вытирает им заиндевевшие брови и нервно говорит:

— Он здесь скрывается. Вчера ночевал на вокзале, а сейчас пришел сюда... Почему до сих пор не выселят его из города? Болтается без всякого дела, превратился в босяка...

Затравленно озираясь, Виктор Дмитриевич вскочил, на цыпочках подкрался к двери. Приложив ухо, услышал голос Аси еще громче и яснее:

— Он может стать бандитом. Украл мои вещи, украдет еще чьи-нибудь. Сегодня порвал струны на чужой скрипке...

Подняв голову, Виктор Дмитриевич затаился... Сейчас распахнется дверь и ворвется милиционер.

«Не галлюцинации ли?»

Проверяя свои подозрения, он снова прислушался. Надо как-то выскочить отсюда.

Он прошел в соседнюю с курительной комнату — туалет, и, задерживая дыхание, остановился. Голос Аси звучал тише, из отдаления, но слова разбирались по-прежнему четко. Опять покашливая в кулак, милиционер ответил Асе:

— Хорошо, сейчас я пойду туда.

Виктором Дмитриевичем овладел страх. Не было больше никаких других чувств. Руки судорожно скрючило, как парализованные. Ноги не слушались. Он напряженно соображал:

«Что же делать?.. Лучше было остаться на улице... Надо, надо как-то выскочить отсюда».

Не переставая слушать голоса и ища пути для бегства, Виктор Дмитриевич подскочил к окну. Но оно оказалось плотно запечатанным на зиму.

«Что же делать? Что делать?»

В это время ударила дверь, и в курительной комнате послышались тяжелые мужские шаги со стуком подковок на сапогах. Шаги приближались. Хлопнула вторая дверь, дребезжа зазвенела дверная пружина, и мужчина вошел в туалет.

Виктор Дмитриевич продолжал стоять около окна, спиной к двери, боясь пошевельнуться. А мысль продолжала искать пути спасения:

«Надо попробовать проскочить через курительную комнату и через зал — прямо к выходу».

Упруго сгибая туловище, как перед трудным, рискованным прыжком, он повернулся, и — увидел вошедшего в туалет молодого моряка.

Голоса неожиданно смолкли. От сердца будто отлегло, но страх еще не унялся.

Боязливо выйдя в зал, но нигде не замечая ни Аси, ни милиционера, Виктор Дмитриевич проскользнул в вестибюль. Придется все-таки идти на улицу. Неужели дядя Коля не сжалится и по старой памяти не пустит на ночь?..

Он успел вскочить в последний автобус и поехал на Выборгскую сторону.