Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Сама виновата в своем настроении, — угрюмо ответил он. Ему и в голову не пришло, что колкий тон обидит жену. — Выдумываешь все. Чего тебе не хватает?

Ася подошла к мужу.

— Тебя не хватает. Твоей души. Настоящей, большой и светлой семейной жизни...

Этот разговор, продолжавшийся в постели чуть не до самого утра, будто бы остепенил Виктора Дмитриевича.

В одно из воскресений Ася купила билеты на премьеру в театр. Ожидая Виктора к шести часам, она оделась и сидела перед зеркалом, поминутно взглядывала в окно, как только слышались во дворе мужские голоса или сухой скрип снега от чьих-нибудь шагов...

Большие часы на стене медленно и гулко, точно вздыхая перед каждым ударом, пробили девять. Ехать было уже поздно даже и ко второму акту.

Ася оглянулась на часы и, склонив голову, распустила волосы. Продолжая держать в поджатых губах вынутые из волос заколки, тихо заплакала.

Как молчаливый упрек положила на видное место ненужные уже билеты. Потом переоделась в старенький халат, повязала синий передник и принялась за уборку.

Разбирая на письменном столе, Ася увидела новый журнал в точно таком же положении, каким оставила его здесь неделю назад, выделив красной закладкой большую статью о советской музыкальной культуре.

Всеми силами Ася пыталась отвлечь мужа от водки. Она часто брала билеты в театр. Но они так и пропадали неиспользованными. Пообещав пойти на спектакль, Виктор обязательно задерживался с приятелями. Пробовала она разбудить в нем и прежний интерес к литературе. Приносила журналы с новыми романами, статьями о музыке. Но журналы так и не раскрывались.

На следующий день, во время завтрака, когда Ася только и могла поговорить с мужем, она самыми осторожными словами дала почувствовать ему, что он начинает спиваться.

Виктор налил себе крепкого до черноты чая. Будто бы в шутку, но на деле е внутренней убежденностью ответил, не придавая никакого значения взволнованным словам жены:

— Все талантливые люди на Руси — пили...

Ася не помнила, чтобы когда-нибудь он называл себя талантливым. Слушая теперь его похвальбу, она подумала: «Так он может и растерять свой талант».

Виктор Дмитриевич сам прекрасно знал: чтобы даже при таланте достичь высокого мастерства, нужен неутомимый, каждодневный труд. Но одно знание не спасало. Требовалась еще напряженная работа. А работал он все меньше, — жаль было лишать себя вечерних встреч с приятелями. Мысли об аспирантуре были уже позабыты...

Как-то они поехали в гости к знакомым, отмечавшим семейный праздник. Почти весь вечер Виктор не вставая просидел за столом — поближе к бутылкам, подальше от людей. Ему не о чем было говорить. Ася великолепно угадывала это по его скучающему виду. Он был абсолютно равнодушен ко всему, и если вставлял в разговор свое слово, то только чтобы похвалить раздобытую хозяевами болгарскую водку.

Домой возвращались через Петроградскую сторону. Трамваев уже не было. После оттепели падал влажный снег, тяжело ложился на решетки мостов, садовые ограды, черные сучья деревьев.

— Ты не замечаешь, что отстаешь от жизни,— сказала Ася.

Шли они не рука об руку, а в стороне друг от друга, совсем как чужие. Чиркая ломающимися спичками, Виктор Дмитриевич заносчиво ответил:

— Если бы все были такими отсталыми, мы бы на полвека раньше построили коммунизм.

— Ты отстаешь даже в узких интересах своей профессии. Не боишься этого?

— Нет, не боюсь, — уверенно ответил он и, повернувшись спиною к ветру, прикурил.

Они продолжали молча шагать по скользкому тротуару. Ася думала, понимает ли Виктор шаткость своего положения? Да, понимает. И только для собственного успокоения бахвалится по пьяной привычке, что все — трын-трава, что наплевать ему ровным счетом на все.

— Пусть попробует кто-нибудь из молодых преподавателей нажить такой авторитет, — заявил он уже дома, продолжая разговор, начатый на улице.

— Напрасно кичишься своим авторитетом.

— Он заработан честным трудом. Я не жалел себя во время войны. Уже через год после демобилизации я с успехом начал выступать в больших концертах...

— До самой смерти ты и будешь твердить только об этом? — устало сказала Ася. — И авторитет и успех — не пенсия, не выдаются пожизненно. Их надо зарабатывать каждый день...

Виктору Дмитриевичу и Вере Георгиевне поручили срочно составить для второкурсников программу открытого концерта из новых произведений советских композиторов.

Два дня пролежал на письменном столе чистый лист бумаги с красиво выведенным заголовком,— так всегда выводят заголовки, когда не знают, что писать дальше.

К концу второго дня все поле листа покрылось буквами В. Н., знаками скрипичного ключа и силуэтами адмиралтейской иглы. После нескольких вечеров, проведенных с Аркадием Черновым, соображалось туго. На память ничего не приходило, кроме двух-трех произведений Хачатуряна, а напрягать сейчас память Виктор Дмитриевич был не в состоянии. Можно было бы заглянуть в литературу, но надо ехать в музыкальную библиотеку, утруждать себя, тратить вечер.

Лучше выйти на улицу, немного проветриться. Он так и сказал жене: пойду проветриться. Ася смолчала. Она знала, что это значит.

Но и от кружки пива и от выпитой еще к тому же водки голова не просветлела и память ничего не раскопала. Зато все трудное показалось легким и пустячным, из-за чего не стоило ломать головы, — как- нибудь обойдется.

За соседним столиком толстогубый мужчина, захлебываясь смехом и ударяя пустой кружкой по столу, рассказывал:

— Вот я и говорю ему: если водка мешает работе, брось работу...

Вместе с приятелями толстогубого Виктор Дмитриевич тоже рассмеялся, забыл о несоставленной программе и пересел за соседний столик...

Приехав в консерваторию, он попытался схитрить:

— Программу надо составить из произведений классиков, —заявил он Вере Георгиевне, которая слушала его с удивлением, но не возражая. — Классика есть классика... Я пересмотрел все и не нашел сейчас ничего оригинального, интересного, что можно было бы рекомендовать студентам.

Сквозь залепленные мокрым снегом окна в класс просачивался жидкий свет январского дня. Зябко потирая руку об руку, чтобы скрыть волнение, Виктор Дмитриевич гадал: «Пронесет? Или будет неприятность?»

Вера Георгиевна достала из портфеля ноты, села за рояль и сыграла начало новой рапсодии молодого армянского композитора, Не убирая пальцев с клавишей, она спросила:

— Плохо?

Ссутулившись, он нервно облизал губы и промолчал. Кажется, не пронесло...

— Все оригинальное и интересное создано классиками на все века вперед? Так? — Слова Веры Георгиевны звучали не вопросом, а обвинением. — Странная точка зрения. Нет, не странная — обычная точка зрения отставшего человека. Хорошо, программу мы составим без вас.