Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Виктор Дмитриевич не желал затягивать разговора, принявшего крайне неприятный оборот. Но Вера Георгиевна попросила еще немного задержаться.

— Я знала вас другим... растущим человеком... Плохо, плохо вы живете, Виктор Дмитриевич. А если ты плохо прожил день — опустился на ступеньку ниже. Другие в это время идут вперед, ты отстаешь от них, и можешь отстать так далеко, что потом и не догнать...

Они вышли в коридор. В коридоре было сумеречно. В крайнем классе кто-то пел «Средь шумного бала...», через пять-шесть тактов сбивался и, откашлявшись, начинал снова.

— Я не устраиваю слежки за вами, не думайте, Но я знаю, что вы пьете, — сказала Вера Георгиевна.

Он предпочел не возражать. Самое глупое, что можно сделать в таком положении, — отрицать или оправдываться.

— Даю вам слово... Я понимаю... — проговорил он так тихо, что Вера Георгиевна еле расслышала.

— В том-то и дело, что не понимаете, — покачала она головой. — А мы все очень хотим, чтобы вы поняли...

Виктор Дмитриевич совсем испугался, когда через несколько дней его остановил Силантьев. Взяв под руку, профессор повел его с собою и по дороге начал отечески уговаривать бросить пить.

— Ведь мы так верим в вас. Неужели вы дадите погибнуть своему таланту? — Силантьев говорил, чуть склонив седую голову и улыбаясь зоркими, совсем не старческими глазами. Он всегда улыбался — должно быть оттого, что радостно жить человеку на свете, когда он знает, что не зря прожил свои шестьдесят с лишним лет. В дни международных конкурсов и фестивалей профессор получал телеграммы и письма из Праги, Варшавы, Бухареста, Берлина, Вены от своих бывших учеников.

Виктор Дмитриевич обозлился и на Веру Георгиевну и на Силантьева. Ему казалось, что все несправедливо ополчились против него. Но он не мог не признаться себе, что авторитет его серьезно пошатнулся. Что же будет дальше? Нет, надо взять себя в руки, — ведь ты же не Аркадий Чернов!..

После этого случая Ася начала надеяться, что муж одумается. Он сказал ей:

— Больше не буду пить. На этом — действительно конец. Даю тебе слово.

Давая слово не пить, он не хотел никого обманывать. Такое же слово он одновременно давал и себе. В первое время клялся не пить совсем. Увидев, что из этого ничего не получается, стал давать другое слово — пить в меру. Но и пить в меру — тоже не получилось. Стоило попасть в рот хоть капле водки — начиналось прежнее...

Весь год прошел то в просветлениях и остановках, то в срывах и запоях, разрывы между которыми становились все короче.

Ася уже совсем начала терять голову. Что же делать?

В октябре весь мир отмечал столетие со дня смерти Шопена, и в Польше сорок девятый год назвали шопеновским.

Накануне годовщины Виктор Дмитриевич принес билеты на шопеновский вечер, но Ася не стала и одеваться. Она уже знала наперед — напрасно. Виктор опять пришел поздно, пошатываясь, и опять был неприятный разговор.

После таких разговоров Ася подолгу не могла уснуть, прислушиваясь к тревожным шорохам ночи. Она засыпала, когда в окне — на бледнеющем рассветном небе — уже начинали прорисовываться силуэты деревьев.

Вначале Виктор Дмитриевич пил в первоклассных ресторанах, любил шумное общество веселых и нарядных людей за столиками, яркий свет люстр в просторных залах, чинность подтянутых и учтивых официантов. А теперь он чаще засиживался уже в третьеразрядных закусочных, полуподвальных, темных буфетах, в тесных, прилепившихся к домам и магазинам, голубых ларьках.

Когда он стал пропадать вечерами, Ася знала, где его искать,— в каком-нибудь буфете неподалеку от дома.

Постоянно боясь, что он может свалиться и замерзнуть, что на него нападут хулиганы и изобьют, Ася жаловалась матери на головную боль и уходила на улицу. Закутавшись в платок, поздним вечером, а иногда и за полночь, она бродила от буфета к буфету, скользила по тротуарам в гололедицу, сгибала голову под хлестким ветром в мороз. С тревогой вглядывалась в каждую фигуру пьяного, показавшегося на каком-нибудь углу. Не выдерживая, заходила подряд во все закусочные, буфеты, пивные. Отыскав мужа за столиком, она немного успокаивалась, что он хоть жив, что ничего не случилось с ним, и пыталась увести его домой.

В свой день рождения Ася никого не пригласила. Она хотела побыть весь вечер только с матерью и мужем, — может быть, это напомнит ему прежнее и заставит пожалеть семью.

Но Ася и Прасковья Степановна напрасно накрыли праздничный стол и допоздна прождали Виктора Дмитриевича.

Стараясь успокоить не только себя, но и мать, Ася высказала неуверенное предположение, что Виктор мог задержаться, выбирая в магазинах подарок. Прасковья Степановна вздохнула.

— Такой подарок приготовит — хоть стой, хоть падай... От пьяницы — всего можно ожидать...

Четвертый день подряд дул северный ветер, нагоняя с Балтики снежные тучи. Обледенелые ветви, царапая, скреблись по стеклам.

Пристроив на коленях эскизный альбом, Ася попробовала работать, чтобы время не тянулось так томительно. На юге развертывалось строительство Волго-Донского канала, Асю включили в группу по проектированию нового города Задонска.

Приступая к проекту, она всегда думала и говорила о будущем. Раньше они с Виктором любили такие разговоры. Но теперь он перестал понимать ее, только смеялся, — рассуждения для пионерских сборов! Но ведь это же очень хорошо, если взрослый человек сумел сохранить в себе какую-то частицу по-детски восторженного восприятия мира...

Ася проработала около часа. Дальше стало невмоготу. Она убрала альбом и, сжавшись комочком, весь вечер просидела в углу дивана.

В десять часов, не вытерпев, пошла искать мужа.

Она нашла его в буфете около дальней трамвайной остановки. Он встретил ее враждебно, отказался идти вместе с ней.

— Ну выпил, и хорошо. Идем домой, — с глазами, полными слез, просила Ася, перенося под взглядами его собутыльников унижение, какого никогда не испытывала.

— Зачем идти домой? — засмеялся он, куражась перед товарищами. — Что делать дома? Слушать твою ругань?

— Неправда, Виктор. Я ведь никогда не ругаюсь,— все-таки стараясь быть ласковой, оправдывалась Ася.

Появление жены согнало с Виктора Дмитриевича хмельное веселье. Утром он занял сто рублей — купить жене подарок. Но раньше, чем зайти в магазин, забежал на минуту в буфет. Дома вряд ли «поставят», а без стопки — что за праздник? От ста рублей и след простыл, и теперь не хотелось идти вместе с Асей. Как оправдаешься, что забыл о ее дне рождения и напился в такой день?

Все-таки он пошел с ней. Грубил, издевался, но дал себя увести.

Когда Асе раньше говорили, что все пьяницы отбиваются от дома, она не верила. Неужели нельзя справиться? А теперь сама не могла удержать мужа. Она и сейчас любила его и хотела верить, что он еще остановится, все поймет, в самом деле возьмет себя в руки. Кротость ее в обращении с Виктором была не женской слабостью, а силой ее любви, желанием спасти и счастье и талант мужа.