Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Каждый человек заново открывает для себя мир. Каждый человек — счастливый первооткрыватель. И чем больше он делает открытий, тем он богаче душой и счастливей.

В этом году Леля открыла, что первый весенний запах в городе — запах нафталина. Она отправляла на почте срочные письма родственникам больных. Рядом с ней в очередь встала пожилая женщина в легком весеннем пальто. От него пахло нафталином. И хотя небо в этот день было еще по-зимнему хмурым, Леля вдруг почувствовала, что уже идет весна: спеша достать из шкафов легкие пальто, люди нетерпеливо торопят, торопят весну.

Потом Леля открыла, что, оказывается, первый цвет северной городской весны — черный, а вовсе не золотистый и не голубой, как десятки раз читала она в стихах. В городе, где по утрам почти не бывает свежей солнечной синевы обновленного неба, наступление весны замечается по тому, как город начинает чернеть. Черные влажные крыши, с которых, огородив тротуары досками и веревками и гоняя прохожих, крикливые дворники сбрасывают снег... Очищенный от снега черный и мокрый асфальт.

По утрам и вечерами в городе еще подмораживало. Лужицы в парке затягивались матовой, льдистой пленкой.

Поздно вечером возвращаясь с занятий, Леля, жившая на территории больницы, останавливалась около какой-нибудь лужицы и каблучком разбивала ледок, радостно прислушивалась к сухому, хрупкому звуку, сразу напоминавшему о детстве.

Когда Леле приходилось проходить через парк днем, она всегда искала Виктора Дмитриевича среди гуляющих больных, но не находила. До сих пор его не выпускали.

Распоряжение главного врача Алексей Тихонович постарался обернуть на пользу. Он наблюдал, как меняется состояние больного после внезапного отрыва от работы.

Виктор Дмитриевич сразу же начал чем-то тяготиться. Ему самому думалось, что это — от задержки обещанного специального лечения. Но на деле, оставшись теперь без всякой работы, он неосознанно тосковал по главному, чем живет человек, — по труду. В этом Мещеряков видел залог будущего успеха. Новиков мог бы радоваться, что есть возможность бездельничать и быть сытым. Но у него не утерян интерес к труду — первый признак отсутствия деградации. Это Мещеряков считал более важным, чем даже стремление к специальному лечению. Стремление к лечению должно повышаться и крепнуть именно на этом, глубоко сознательном желании жить и работать.

По настоянию Алексея Тихоновича Телицын все же разрешил Новикову прогулки. Виктор Дмитриевич обрадовался. Хорошо побыть несколько часов на воздухе, иногда встретить Лелю.

Встретившись с ним на прогулке, Леля садилась рядом. Собиралась на минутку, а просиживала полчаса.

Бессознательно испытывая к Леле полное доверие, Виктор Дмитриевич после встреч с ней всегда думал о том, что надо не только вылечиться, но и очистить душу от нанесенной за последние годы грязи. Пьянство — грязь жизни, оно убивает вое человеческое. А сейчас ему хотелось человеческой, большой жизни.

Искренность Новикова все сильнее располагала Лелю к нему. Он вызывал в ней уже не только сострадание, но и горячее сочувствие. Как-то она рассказала ему все о себе.

Расстегивая пальто — на солнце было уже совсем тепло, — она засмеялась:

— Ну вот мы и знаем все друг о друге... значит, мы друзья. Друзья?..

Леля была профоргом приемного покоя и после побега Панченко потребовала у главного врача взять на работу новых санитарок. Четыре ставки не были использованы.

— Вы ошибаетесь, — приглушая басовитый голос, ответил ей Телицын. — Эти ставки выделены в мое распоряжение.

Спокойно, но категорически Леля заставила Телицына отступить.

— Я справлялась. Ставки выделены для приемного покоя. А по вашему приказанию на эти должности, как совместители, зачислены: ваша секретарша — санитаркой, начальник технической части — санитаром, ваша домработница — санитаркой, а неизвестный мне мужчина, которого в больнице видят только около кассы, — медбратом. Он, кажется, получает деньги для Юдина.

Телицын не знал, как вести себя с этой зубастой сестрой. Против людей вспыльчивых, горячих у него был надежный щит — невозмутимое, спокойствие. Но эта сестра говорила так же невозмутимо спокойно, как и он сам. Самое выгодное — помолчать. Молчание тоже было его оружием. Он умел молчать внушительно, с самым серьезным, задумчивым видом.

Но Леля так выразительно взглянула на него, требуя безотлагательного ответа, что Телицын вынужден был заговорить:

— Я разберусь... А вот скажите вы мне другое. До меня дошли слухи...

Вся подобравшись, Леля сильнее вдавила локти в ручки кресла. Тем особым женским чутьем, в котором решающую роль играет сердце, а не рассудок, она угадала, о чем будет речь.

— До меня дошли слухи... м-м-м... — Телицын в затруднении пожевал губами. — Словом, что за вами там приударяет больной Новиков... Его выпишу, а вас — уволю...

До сих пор Леля не задумывалась, как она относится к Новикову. Она сочувствовала, сострадала, хотела ему добра, — уж такое было у нее сердце. Но относилась к Виктору Дмитриевичу только как к больному.

«А он?» — честно спросила сейчас себя Леля, и призналась вслух, что не замечала со стороны Новикова никакой назойливости. Задорно посмеиваясь, она заявила:

— Он — психически здоровый человек. И уж если... так вы могли отдавать хоть сто приказов. Но я бы не разлюбила по приказу... даже если бы понадобилось уйти из больницы, хотя у меня и нет другого угла.

Говоря так, Леля и сама не чувствовала, сколько нерастраченной любви звучало и открывалось в ее словах.

Телицын тягуче продолжал выговаривать ей. А она вдруг начала думать о Новикове так, как ни разу не думала раньше. Она никогда с женским вниманием не присматривалась к Виктору Дмитриевичу, а теперь живо восстановила перед собою его лицо. Пышные, но прямые волосы. Большой, даже некрасиво выпуклый лоб, с крутыми надбровными дугами. Резко загнувшиеся в углах темные губы, чистые, очень честные глаза, — да, да, очень хорошие глаза. Нельзя не верить им, даже если смотрит ими сейчас и опустившийся человек. Человек с такими глазами еще может стать настоящим человеком...

Приняв задумчивость Лели за испуг, Телицын отпустил ее и успокоился: «Теперь не будет поднимать крик».

Алексей Тихонович все-таки настоял, чтобы Новикову опять разрешили свободный выход из отделения, и тот по-прежнему продолжал работать и обучаться в технической части. Виктору Дмитриевичу казалось, что с этой свободы — хотя бы только в пределах больницы— и начинается его новая жизнь, полная заманчивых надежд. И эти надежды почему-то ширились и крепли после каждой встречи с Лелей.

Телицын ошибся, полагая, что Леля успокоится. Видя, что главный врач ничего не предпринимает по ее требованию, она поехала в Обком союза медицинских работников. Оттуда начались звонки. Избегая расследования, Телицын отказался от предоставленных ставок, сказав, что больница обойдется своими силами, — надо экономить государственные деньги. А в больнице он с возмущением объяснил, что дополнительные четыре ставки не хотят больше выделять. Надежде Антоновне он позволил вместо платы за совместительство выписывать каждый месяц сверхурочные — за печатание в рабочее время документов.