Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

От применения к Новикову тиурама Алексея Тихоновича удерживали тревожные мысли о будущей жизни Виктора Дмитриевича. Где и как он будет жить после больницы? Кто присмотрит за ним? А ведь если по окончании лечения новым препаратом он сорвется, дело может кончиться смертью. Значит, лечение его новым методом — это риск. Надо подумать о будущем Новикова, и только после этого рисковать.

Алексей Тихонович ясно представлял себе, что после лечения сразу вернуться к музыке Новиков не сможет: нет ни одежды, ни жилья, ни инструмента. Кто его — такого — возьмет? Придется начинать с иного. Но как? У него нет никакой другой специальности. Обучить?..

Эта мысль овладела Мещеряковым. Обучить, обучить слесарем! Здесь же, в больнице, в технической части. На заводе освоение специальности слесаря новичком рассчитано всего на три месяца. А работа там несравненно сложнее. Здесь, в больнице, слесарь — универсальный мастеровой: он может сменить замок в отделении и запаять прогоревший бак кипятильника, исправить картофелечистку на кухне и сшить оборвавшийся в прачечной привод. Вот с этого и надо будет начинать Новикову свою новую жизнь!

Работая в технической части, Новиков одновременно обучался слесарному делу. Оно давалось ему легко. В юности он любил возиться дома по хозяйству. Отец — старый ленинградский рабочий — оборудовал на кухне верстак. Каждый раз, как только сын становился к верстаку, мать принималась ругаться: «Пальцы собьешь!» Случалось, что пальцы действительно сбивались, но Виктор Дмитриевич работал в охотку, и многому научился у отца. Эти навыки воскрешались сейчас, когда он опять взялся за инструменты.

В один из дней начальник технической части утром попросил Мещерякова отпустить Новикова в город:

— У меня заболели двое рабочих. А уже оплачены все счета, и сегодня надо обязательно вывезти материалы. Я возьму Новикова под свою ответственность.

Мещеряков задумался. Отпустить больного в город? Больной будет тепло одет, может сбежать, — на первый случай есть что пропить. В других больницах бывало так.

Поколебавшись и быстро перебрав в памяти все свои наблюдения за Новиковым, он все же разрешил.

В городе Виктор Дмитриевич чувствовал себя странно. Он уже давно не был так вот прилично одетым. Последнее время он ходил в таких отрепьях, что все оглядывались на него — или презрительно, или с подозрением.

«Хорошо бы сейчас побродить по городу», — думал он, глядя по сторонам. Крепко держась за борт мчащейся машины, он с жадностью, будто впервые видел все это, смотрел вокруг... Новые дома, дома, дома. Вышки метро. Толпы на проспектах. Жизнь!..

Думая об этом, он радовался быстрому бегу машины, ветру в лицо и тысячу раз благодарил Мещерякова...

Материалы на базе были получены и погружены быстро. Начальника технической части позвали в контору оформлять документы. Грузчик недовольно пробурчал, что теперь придется задержаться на целый час — отпустят сто деталей, а оформлять будут двести бумажек! — и отправился в киоск за папиросами.

Виктор Дмитриевич посидел на подножке машины, покурил. Хотел поговорить с шофером, но тот, откинув голову и подергивая во сне бровями, будто отгоняя невидимых мух, сладко дремал. Тогда он решил немного поразмяться. Неторопливо побрел по улице, останавливаясь около витрин и внимательно рассматривая выставленные в них мужские костюмы, хорошо бы после выписки купить.

Незаметно он прошагал почти весь квартал, и задержался около подъезда большого старинного дома, где теперь помещался участок народного суда. Там собралась толпа.

Виктор Дмитриевич увидел, как из подъезда вывели Подольного под конвоем двух милиционеров. Вагоновожатый шел сгорбившись, заложив руки за спину. Оборачиваясь, он глазами отыскивал кого-то в толпе.

Но из толпы вышел совсем не тот, кого он искал, потому что он сразу же отвернулся и опустил голову.

Вперед выступила Мария Васильевна, держа на руках Славика с забинтованным лицом. Между тугими полосками бинта виднелись только подобранные, как у взрослого, бледные губы, исцарапанный кончик вздернутого мальчишеского носа и одиноко смотрящий, большой и печальный глаз.

Мария Васильевна медленно отделилась от толпы и преградила путь вагоновожатому. Срывающимся голосом, с трудом она выговорила:

— Смотри на него... На всю жизнь запомни. Никогда и ничем не расплатиться тебе за это...

Подольного подвели к серо-черной тюремной машине с высоко поднятой дверцой позади. Один милиционер открыл дверцу, другой — приготовился подсадить осужденного.

Обернувшись в последний раз, Подольный нагнулся, поправил на ботинке развязавшийся шнурок, смахнул упавший на ресницы влажный снег и полез в машину. Оба милиционера проворно впрыгнули следом. Дверца с маленькой квадратной решеткой захлопнулась, глухо щелкнув. Машина быстро взяла скорость.

В напряженно молчавшей до этого толпе сразу заговорили:

— Ребенка покалечил, негодяй.

— На тридцать две тысячи побило хрусталя в машине.

— А защитник грамоты его показывал. Раньше — лучшим вожатым в парке был. Прощали ему много — и разбаловали...

Постепенно толпа разошлась. И только около дерева, прижавшись к мокрому стволу и сгибаясь под ветром, все еще стояла и стояла женщина с платком в руках. Вздрагивая плечами, она неотрывно смотрела в ту сторону, куда ушла и где уже давно скрылась серо-черная машина.

Виктор Дмитриевич узнал жену Подольного. Он видел ее в больнице.

Сыпал сырой мартовский снег.

А под деревом все еще стояла и стояла женщина с вздрагивающими плечами...

Задержавшись около суда, Виктор Дмитриевич наконец спохватился и побежал на базу. Больничной машины там уже не было. Вахтер сказал, что она совсем недавно ушла:

— Они тут все искали кого-то. Не вас?

Виктор Дмитриевич помрачнел. Что подумает Мещеряков? Будет волноваться, конечно. И начальнику технической части попадет... И нет ни копейки на трамвай. А пешком — полгорода надо пройти. К вечеру только и доберешься! Ну что ж!..

На углу кто-то дернул его за рукав. Вздрогнув, Виктор Дмитриевич оглянулся и увидел дядю Колю, растянувшего в улыбке свой плоский рот.

— Куда ж это ты запропал? — спросил старик, с любопытством оглядывая своего прежнего постояльца. Не дождавшись ответа, он принялся сообщать новости: — А Левку-то, коммерсанта гнилозубого, на золотишке словили в Горьком. Двадцать дали ему. Да сорок шесть у него есть свои. Выйдет из-за колючки — шестьдесят шесть стукнет. В эту пору уж и помирать пора. Вот и кончилась жизнь... Ну а ты, ты-то как?..

Дядя Коля подхватил Виктора Дмитриевича под руку и потянул за угол:

— Идем, разопьем маленькую... за встречу!..

Выслушав начальника технической части, вернувшегося из города без Новикова, Алексей Тихонович сердито повел бровями, но сдержался.