Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

Он опять толкнул ногою дверь и, напуская на себя веселье, насвистывая, вошел в буфет. Наклонился к буфетчику, небрежно шепнул:

— Налей... в долг. — Рассчитывая на известную его страсть, заманчиво пообещал: — Достал чертеж новой катушки для спиннинга. Тебе тоже сделаю. — Глотая обильную слюну, Гуйда, как конь в ожидании овса, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Буфетчик убрал с прилавка бутылку водки, зачем-то начал прилежно перемывать чистые стаканы и ответил совсем неожиданное:

— Мне не жалко. Я тебя знаю, и я бы налил. Но приходил ваш мастер и сказал, что на тебя наложили общественную опеку...

Это был уже совсем непереносимый позор. Гуйда не дерзнул опровергнуть новость. Придется и это снести. Надо же было зайти сюда!

— Твой опекун погрозился: если я даже за деньги отпущу тебе водки, он из меня шахматную королеву на токарном станке выточит, — играя глазами, продолжал буфетчик. — Не дай бог! И меня выгонят с работы, и тебе хорошо не будет. — Он легонько ударил Гуйду кулаком в бок и со всем радушием предложил: — Хочешь, лимонаду или полюстровской выпей, и иди домой. Это — не в долг. Угощаю...

Гуйда почувствовал удушье. В буфете вдруг все показалось скучным и серым. Орут пьяные. И чего они, дурошлепы, орут? Будто им и в самом деле весело. Нажрутся водки, наорутся, морды набьют друг другу, а потом хвалиться будут: ох, и лихо же погуляли!..

Он свирепо плюнул и поплелся домой, — в другом буфете плохо его знают, в долг и вовсе не дадут. Да, может быть, и остальным буфетчикам мастер уже пообещал, что он из них полный шахматный комплект соберет. Дед — строгий...

В своем садике Гуйда задержался, чтобы не показываться сразу дома, — начнутся насмешки, будут распекать. Получили деньги, ну и радуйтесь!

Не торопясь он обошел ульи: в этом году пчелы приносят богатый взяток. Заглянул в огород, посмотрел, как цветет картофель. Присел, начал ощипывать сочные зеленые перья лука, — пусть наливаются луковицы.

В нагретой траве трещали кузнечики. Легкий ветер нес над садом семена березы. Запахи цветов, теплой земли, яркое небо над деревьями... Такой ясный свет, так четко прорисовывается даль, что все далекое кажется совсем близким.

В ветвях закричала птица. Гуйда погрозил ей:

— Я тебе дам, издеваться!

И тут же подумал, что, получи он деньги-—уже наверняка был бы в это время пьяным. А сейчас — хотелось есть.

Дома он увидел по-праздничному, с парадной скатертью, накрытый к обеду стол, но только без водки.

— Каких это дорогих гостей ждете? — недовольно спросил он.

— Тебя, — ответила жена, вынимая из шкафа пакет. — Умоешься — примерь рубашку.

Было, конечно, приятно, что жена ожидала, накрыла стол, купила рубашку, но нельзя показать этого, — восторжествует. А о такой шелковой рубашке, он мечтал уже давно. Но на пути к магазину каждый раз попадался проклятый буфет. А в те несколько месяцев, что после выписки из больницы не пил, пришлось рассчитываться со старыми долгами. Рубашка хороша, именно такая, о какой он сто раз говорил...

«Вот же дотошный доктор, — как-то сразу смягчившись, подумал Гуйда. — Надо же, не поленился, сколько раз ездил, все предусмотрел».

За обедом тесть все время пил квас и, морщась, убеждал, что со свадьбы он совсем заболел и водку могут лакать только самоубийцы, не берегущие своего здоровья.

Убрав посуду, жена показала билеты в кино. Но Гуйда отказался идти: легко сдаваться он считал позорным. Он обиженно заявил, что под опекунским конвоем — на смех всему городу — ходить не будет. Лучше ляжет спать.

— Только недолго, — предупредила жена, готовя постель. — К чаю мастер твой обещал. Собирался поговорить о каком-то деле... И завтра он первый раз пойдет с тобой на укол. А потом — я буду ходить...

— Не надо мне никаких уколов! — Гуйда хрустнул пальцами и направился к кровати.

Недолго поворочавшись, усталый после всех сегодняшних переживаний, он быстро заснул. И ему приснилось, что старый мастер стоит за станком, в головки зажат знакомый тощий буфетчик, и мастер, хитро посмеиваясь, вытачивает из него шахматную королеву...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По вторникам и субботам Леля, как сестра-обследовательница, обслуживала прикрепленные к ней отделения, в том числе и пятое, где лежал Виктор Дмитриевич.

Через партбюро Мещеряков добился согласия Юдина оставить Новикова работать в больнице. Во вторник Алексей Тихонович вызвал к себе Лелю и дал ей несколько заданий, касающихся Новикова:

— Вот вам доверенность, — получите в бухгалтерии заработанные им сто пятьдесят рублей и купите белье. Пятидесятый размер, третий рост. Привезите копию чека, белье сдайте на выписной пункт. Потом поезжайте в консерваторию. Ничего просить не надо. Просто сообщите, что Виктор Дмитриевич лежит в больнице. И еще — съездите в домоуправление, возьмите справку, что Новиков был прописан там постоянно, до развода с женой. Она приезжала в мае, но отказалась от свидания... Скоро начнем курс.

Леля внесла все задания в контрольную тетрадь. Мещеряков внимательно сверил адреса и подписал. Вскользь наблюдая за Лелей, он обратил внимание, как чуть приметно шевельнулись ее брови, когда речь зашла о жене Новикова. Подписав задания, он проводил Лелю. В парке задержал ее и, глядя в ее взволнованные глаза, спросил:

— Это — серьезно?

Не опуская глаз, почти без звука, одним движением губ она проговорила:

— Только не кладите его на тиурам. Я слышала, вы собираетесь... Это, кажется, опасно...

Алексей Тихонович взял Лелю под руку, повел по аллее.

— Очень хороший вы человек, Леля, и я очень хочу вам настоящего счастья. — Он улыбнулся. — Но подумайте, правильно ли поставили диагноз своему сердцу? Внимательно послушайте его еще и еще...

Леля высвободила свою руку, сжала кисть Мещерякова. Он перестал улыбаться и сказал строго, как в официальном разговоре:

— Как лечащий врач, запрещаю вам приходить в наше отделение без дела. — Леля быстро-быстро заморгала длинными ресницами. Подавая ей на прощанье руку, он опять улыбнулся. — Только по секрету, чур. После выписки хочу оставить его работать в больнице... Не для вас, не думайте, пожалуйста. Это надо и для него и для меня... А теперь поезжайте...

Хлопотливую работу сестры-обследовательницы Леля любила. Каким-то умным и хорошим человеком, вроде Алексея Тихоновича, как думала Леля, была введена такая необычная в психиатрической больнице должность. К сожалению, никто не помнил, когда и кем это было сделано, но теперь уже ни один врач не представлял себе, как могло быть иначе.

Сестры-обследовательницы выполняли самые разнообразные, а подчас и необычные поручения. Они собирали характеристики на больных с места работы и жительства, хлопотали о своевременной выплате им пенсии, связывались с родственниками, беспокоились о сохранении вещей в оставленной без присмотра квартире, оформляли денежные дела, добивались восстановления на работе неправильно уволенных больных, продлевали сроки залоговых квитанций в ломбарде, проверяли выделение жилплощади для выписывающихся.