Василий Лебедев - Высокое поле

Орлик первый поднял голову и радостно проржал, узнав Леху. Остальные испугались и кинулись к опушке леса, там остановились и стали щипать траву. Рыжая кобыла лишь повернулась на шум, но не двинулась с места, оставаясь пока далеко в поле, в безопасности. Леха не пошел за ней. Он приблизился к Орлику, взял его за гриву.

— Ну что, дурак, мало попало, да?

Лошадь скосила глаза, пошевелила ушами, улавливая интонацию, и ноздри тревожно хватили овсяный дух поля.

— Не бойся, не ударю, но связать теперь уж свяжу, вот только в загон прискачем. Понял? Подводишь ты меня. Почуял, что опять водкой пахнет от дядьки Семена? Конечно, почуял… Ничего, вот он скоро на пенсию выйдет — я вам буду хозяин. Не обижу…

Леха вспрыгнул на спину Орлику, свистнул и погнал лошадей к берегу — на тот путь, которым они пришли. Рыжая кобыла жалобно заржала вслед.

— Придешь! — злорадно сплюнул Леха.

И кобыла, в самом деле, сначала медленно потянулась за ними, жадно хватая на ходу пучки овса и помахивая от нетерпенья хвостом, а потом не выдержала и бросилась галопом догонять табун.

У клуба не было видно не только народа, но и солдатской машины. «А что же концерт?» — изумился Леха, но когда он приблизился к длинному деревянному зданию, до его слуха донеслись звуки баяна, и стало ясно, что концерт начался.

На крыльцо вышел покурить солдат. Из растворенных дверей слышался приглушенный смех девчонок. Леха вспомнил, что тут где-то должна быть Надька, торопливо, но тщательно заправил рубаху под кушак, поплевал на ладонь и пригладил волосы. Посмотрел на солдата — чернявый, кривоногий — и подумал, что Надька с таким танцевать не пойдет.

— Началось? — как можно небрежнее спросил Леха.

— Только что… — неохотно ответил солдат.

В это время из полутемного зала, как раз от двери кинобудки, взволнованно вышел Сергей Завалов и сразу схватил Леху обеими руками за грудь, так что рубаха снова вылезла из-под кушака «техасов».

— Ты, Леха! Где ты пропадаешь? Ведь у вас поросенка задавили солдаты!

— Как? — растерянно улыбнулся Леха, не веря словам.

— Да так! Старшина-сверхсрочник за рулем сидел, а поросенок ваш вышел и в луже улегся посреди дороги…

— Так как же это… — Леха начинал понимать, какое несчастье свалилось на их дом.

— Да так же! — словно радуясь, продолжал смаковать Сергей. — Поросенок вышел со двора да в лужу, а они ехали… Короче — прямо под задние колеса. Вот… Я искал тебя. А матушка-то твоя разорялась! Все, кричала, ты виноват — ты, мол, и загородку вовремя не поправил, и дверь не припер как следует — все ты. Занялся с этими проклятыми лошадьми, говорит, а что по дому — и трава не расти. Ревела. Пусть-ка, говорит, только заявится домой! Солдаты еле уняли ее: она ведь у тебя… сам знаешь какая!

Да, Леха знал, что мать у него чересчур строга, но думал сейчас о другом. Он горевал, что теперь не с чего ждать на зиму мяса, а он хотел прожить эту зиму, чтобы весной, когда стукнет восемнадцать, попытаться устроиться где-нибудь или даже здесь, в совхозе. Как же теперь жить на шее матери, когда нет своего мяса? И он ясно увидел, как в загородке пустует никому не нужное корыто-кормушка…

— Ты не горюй! — прервал его мысли Сергей и покровительственно похлопал приятеля по плечу. — Ты в город с нами айда! Ясно? Все равно теперь тебе тут не житье: попреками матушка тебя заест. Как за стол садиться — так и начнет про мясо… Тьфу! А ты возьми да плюнь на это дело — и айда со мной в город, там и без мяса ейного проживем, там колбасы — во! — Сергей провел длиннопалой ладонью по жилистой шее.

Леха не ответил. Он совершенно подавленный спустился с крыльца клуба и пошел.

— Домой-то не стоит! Приходи лучше ко мне на сеновал спать. Опять потолкуем! Слышишь? — крикнул вслед Сергей.

Леха не помнил, что ответил приятелю. Он, словно оглушенный, вышел на дорогу, поднялся на пригорок и взглянул оттуда вдоль деревни. Первое и, пожалуй, единственное, что он заметил, солдатскую машину, стоявшую у их дома. «Разбираются», — подумал он с некоторым облегченьем, но побрел в другую сторону. Предложение приятеля прийти к нему спать на сеновал осталось в его голове, ведь появляться домой, пока там скандал, тоже очень не хотелось. «Хорошо, — думал Леха, — уйти на рыбалку, да на всю ночь!» Но как уйти, если удочки и перемет остались дома?

На дороге громко кричали маленькие ребятишки; они бросались грязью и визгливо хохотали. Их визг напомнил чем-то поросячий. «Весело!» — с завистью подумал он, с трудом подавляя желанье разогнать малышей. Его зависть к ним была похожа на ту, которая однажды в детстве долго не давала ему покоя, когда он смотрел на гладкие здоровые коленки ребят, в то время как у него оба были покрыты сплошной гнойной болячкой после паденья с лошади. Возможно, поэтому так невыносимы показались ему эти беззаботные малыши, и он уже направился к ним, чтобы разогнать их, но в это время хлопнула дверь в одном из домов. Он знал, что это дверь Галкиных. Леха повернулся, но раньше, чем увидел, как мелькает синяя Надькина кофта за густой рябью частокола, даже не увидел, а почувствовал, потому что было уже достаточно сумрачно, — он догадался, что это она. Прямо из калитки, не забегая на мостик, она легко перепрыгнула канаву, на секунду вытянув в воздухе свои длинные ноги, и снова, еще быстрее, побежала по дороге.

— А ты чего не в клубе? — удивленно спросила она, и при звуке этого голоса Лехе показалось, что с него сходит злоба на ребятишек, на солдат, задавивших поросенка, и даже характер матери уже не казался таким крутым и несправедливым…

Надо было что-то ответить, но в ушах звенел ее голос, и он боялся спугнуть этот звон.

— Там, наверно, началось, — вновь сказала она, уже поравнявшись с ним, и тронула его за руку своей ладонью, но не остановилась, а все так же торопливо пробежала мимо, видимо уверенная, что Леха поспешит за ней, и уже издали последний раз крикнула:

— Бежим!

«Наверно, не знает, что у меня стряслось», — догадался Леха.

В воздухе некоторое время стоял запах какого-то одеколона, того, быть может, здоровенную бутылку которого притащил Надьке на день рожденья Сергей Завалов. У Лехи тогда не было денег… Он вспомнил это, и опять сделалось тоскливо на душе. Снова полезли в голову все неприятности: и сегодняшнее несчастье, и провал в техникуме, и даже этот одеколон, который он не мог подарить Надьке, — все сразу сошлось, он ссутулился, заложил руки поглубже в карманы и побрел за околицу, держа направление к станции. В той стороне уже угасал закат, но небо еще было светлым и веселым над дальней деревней Радужьем, в которой жил дядька Аркадий, брат матери.

— А, Леха! Здорово, здорово! Ты не пешком ли пёхал?