Василий Лебедев - Посреди России

Лена прошла к крыльцу, стукнула граблями по стене. Высунулся из бокового окошка отец:

— Олена, ты?

— Я.

Она вошла в дом, приостановилась у порога, поздоровалась и прошла за перегородку мимо Вадима, прошла медленно, строго, но по тому, как она ступала босыми ногами по старым широким половицам, по гладким болоньям суков, не качнув ни головой, ни плечом, было ясно, что каждой клеточкой своего тела она чувствует присутствие его.

— Дочка-то студентка? — наконец спросил Вадим сразу охрипшим голосом.

— Не-ет пока. Только навострилась сдавать, на днях в Петрозаводск едет. Пора.

— А куда поступает?

— Дак в этот… На хирурга ладит.

— Благородная профессия.

— А вы по какому делу учились?

— По химическому. Химик я, — отвечал Вадим, невольно поворачиваясь к перегородке, за которой шуршала платьем Лена, переодеваясь.

— По химическому, значит… А иконы?

— А это — мое хобби, понимаете? Увлечение, значит.

— А! Увлечение… Я и то думаю, кому надо всерьез заниматься таким старым делом? Мы вон и то, как клеили в позапрошлом году, сняли иконы бабкины да так и поленились снова-то повесить, так и вынесли на чердак. Одна вон только и осталась, да и ту жена повесила в честь памяти материной, значит… Да-а… А жаркое ноне лето! Если сейчас дожди не пройдут — картошки и той не жди: посохнет.

— Да, пожалуй… А интересные были?

— Чего?

— А иконы-то, — уточнил Вадим.

— Так чего в них интересного? Так, старье копченое. Верующему человеку оно, конечно, к сердцу все лежит, а нам…

— Да, разумеется! — тотчас подхватил Вадим. — Это только для искусства да вот для любителей вроде нас. Вы знаете, я даже не художник, не буду вас обманывать, а вот смотрю на эту икону — это образ нерукотворного Спаса — и вспоминаю историю. Когда художники пришли, чтобы написать образ Христа, то не смогли этого сделать, потому что они слепли — такое сияние исходило из его лица. Это — легенда…

— Понятно… — кивнул отец.

— Извините, нельзя ли взглянуть на старые дощечки?

— Так чего там пылищу-то глотать!

— Пустяки, я привычный!

— Ну, тогда… Тогда чего же… Олена!

Лена не то чтобы вошла, а едва не выбежала: она поняла, что ей вести Вадима к старому ларю на чердаке. В полумраке сеней она уже не сдерживалась и, как кошка, ловко взобралась по высокой, почти отвесной лестнице, пропылила по чердаку, отстраняясь от легких, пахучих вениковых туш, подбежала к окошку, а Вадим все еще ощупывал ступени далеко внизу.

— Как здесь красиво! — воскликнула она, ничуть не лукавя, потому что каждый раз, когда она подымалась сюда и глядела с этой высоты на озерный — во весь горизонт — размах, на пустынный берег с его жуткой рябью почерневшего частопенья — ей казалось, что она невесомо парит в воздухе.

— Действительно, красиво, — голос Вадима, его дыхание над самой маковкой заставили ее оробеть.

Она тут же ощутила, как обдало ее жаром крупного, загорелого тела.

— Действительно, красиво! — повторил он, касаясь ее затылка. — И церквушка отсюда кажется совсем маленькой, и берег — больше, и озеро… Красиво у вас. Жаль уезжать, наверно?

— Ну, что? Нашли? — спросил отец снизу, но его шаги уже были слышны на лестнице.

Они успели переглянуться и, как два заговорщика, быстро открыли крышку старого ларя, стоявшего рядом. Зашуршали веники, подошел отец.

— А пылищу-то подняли! — насмешливо заметил он и осторожно растворил усохшую створку оконца.

Вадим уже ничего не слышал. Лена видела, как он склонился над ларем, лихорадочно перебирал доски икон, сдувал, а то и просто отирал пыль ладонями, осматривал обратную сторону досок, ощупывал края в надежде обнаружить древний ковчег и все это делал торопливо, словно покупал их на полустанке во время короткой остановки. Лицо его неузнаваемо изменилось, оно вытянулось, рот приоткрылся, глаза прищурились и остановились, словно уперлись во что-то, видимое ему одному.

— Я говорил, что старье, — сказал отец беспечно, даже не глядя на сундук, а трогая веревку, на которой висели веники, — крепка ли…

— Если разрешите, я взял бы и старье, — Вадим метнул в его сторону полный настороженного ожидания взгляд.

— Да разве жалко!

— Вот спасибо! Я вам очень признателен, не знаю, смогу ли отблагодарить.

— Да чего там! — усмехнулся отец.

— А эту тоже можно взять?

— Можно.

— Ну, а вот эту? — Вадим выдернул со дна кусок материи.

— Чего это? А! Эту давно не вешали. От прабабки досталась. Старая, как свет, с краев обтрепалась…

— Ничего! — Вадим лишь на секунду раскинул ее — блеснула серебром шитья ткань, золотой нитью — нимб вокруг головы какого-то святого — и снова торопливо скомкал, сунул прямо за пазуху.

— Мне даже неудобно… — несколько замялся Вадим. — Как же мне отблагодарить вас? Вы, собственно… Если что нужно помочь дочери при поступлении, то не стесняйтесь: я могу по химии проверить и… вообще… Вы мне не жалеете, я ведь тоже… Мне знакомо чувство благодарности.

— Помочь — оно не худо бы… А что дощечки эти, так вы не беспокойтесь — это пустяк… Помочь, оно не худо бы…

— Красиво тут у вас, — продолжил разговор Вадим.

— Да уж теперь какая красота, — отмахнулся отец, направляясь к лестнице. — Раньше лес был. Лоси, бывало, спали за дворами, на опушке. Выйдешь утром, а они и встают, будто тебя дожидались. Встанут — и пошли-поколыхались в сосняк, только лежки после них желтеют. А волков, а лис, а зайца, а другого зверья? Пропасть! А теперь вот лесу не стало — и зверья нет.

— Грустно.

— Куда же денешься: лес нужен… Осторожнее тут, не упадите, круто!

Когда все спустились вниз и прошли в избу, к столу, отец несмело спросил, кивнув при этом на Лену:

— Так можно будет помочь или трудно?

— Помочь в этом серьезном деле нелегко, но я обещаю. Завтра за нами придет машина из лесхоза — есть договоренность, — так что пусть едет с нами. Поедешь, Лена?

Лена смутилась и просительно посмотрела на отца.

Тот растерялся от такого поворота дела: уж больно скоро все решается, да и мать не велела приезжать так рано…

— Я считаю, что именно завтра надо ехать. Вместе пойдем сдавать документы. Там же переговорю с одним человеком… Дело это не слишком этично, но что делать? Надо поступить.

— Надо бы, — вздохнул отец.

— А раз надо… Словом, завтра едем! Я сделаю все, что в моих силах.

— Тогда уж мы в должниках будем ходить, — заметил отец.

— Нет-нет! — Вадим перехватил поудобнее пачку досок, потупился, и вдруг Лена снова заметила у него настороженный взгляд.

— У меня к вам еще одна нескромная просьба: подарите мне и вот эту икону, — он кивнул на угол.

Отец молчал. Ему не было жалко, пожалуй, но расстаться так просто с привычной деталью обстановки, с последней памятью о своей матери ему было нелегко, да и жена не похвалит за такое самовольство — это точно.