Иван Уксусов - Голодная степь

— Почему из-за меня, Николай Дмитриевич?

— Ну, тогда из-за меня, если не из-за тебя… Курмаев же ж-женатый!

— В чем вы меня обвиняете?

— Сегодня мать божья и заводская, перед которой все души раскрываются, д-два часа билась над твоей Руденой, а результат т-тот же. Какой сияющей отсюда уезжала, говорит Елена Тимофеевна, а вернулась белая как с-смерть. К-короче, Горбушин, Елена Тимофеевна н-на-граду тебе за тот объект готовит, ну а я тебе другую награду п-п-приготовлю, будь уверен, тогда узнаешь, в чем я тебя обвиняю. Н-ну скажи на милость, кого я должен послать к т-тебе вместо К-карменситы? Самому ехать, что ли? 3-зарезал ты меня, Ник-кита Максимыч!..

— Никого не нужно посылать сюда, положение у нас выправляется. От помощи ленинградских комсомольцев я отказался, вы это уже знаете. Две недели назад смонтировали подъемный кран, да и людей много работает сверхурочно. Словом, обо всем этом я отправил вам письмо. Получили?

— Получили. Если и человека к тебе не посылать… Ладно, хорошо хоть это! Я предположительно сообщил в Баку, что п-первого января Горбушин и Курмаев прилетят к ним из Средней Азии… Там на танкере надо большую машину поставить… Даешь согласие?

— Нам Елена Тимофеевна твердо обещала: не посылать нас в командировки несколько месяцев. Диплом за нас вы будете защищать?.. В глаза не видим учебников!

— Хорошо Елене Тимофеевне обещать. А кто мне план станет делать, она? Но я п-п-постараюсь помочь вам насколько возможно. Теперь точно доложи, что с-сделано, что намереваешься делать дальше. Ну, подробненько… Первое, когда поедешь в Пскент?

— Ноябрьские праздники хочу использовать для этого.

— Когда съездишь, мне немедленный и полный отчет напиши. Д-д-дальше… Работаете уже по восемь часов или еще по д-д-двенадцать?

— Добиваем последнюю неделю по двенадцать.

— Так… Средний фундамент готов?

— Уже и машины на нем!

— Скажи кратко, что делаете на первых двух дизелях, ч-чтобы я представил себе, г-г-где вы там плаваете.

— На одном проверяем индикатором развалы щек коленчатого вала в рамовых подшипниках, на другом центруем коленчатые валы.

— Подходяще…

— Не то слово, товарищ начальник… Если уже занимаемся этим, то, значит, не работали, а горели здесь по двенадцать часов в сутки. Вот об этом «Русскому дизелю» будет отправлено отсюда письмо через несколько дней. Ответ на наше письмо, который мы просили… Помните?

— Еще бы… Значит, из прорыва полностью вырвались. У-у-уразумел теперь, голова, где та к-колокольня, с которой надо было тебе з-з-звонить к обедне?

— С вашей помощью! — засмеялся Горбушин.

— С-с-слава богу… В другой раз не п-полетишь мамочке-Людоеду в коленки рыдать. Передай привет Шакиру, да буду спать, ты, в-в-верно, забыл, что у нас сейчас не десять вечера, как у вас, — на моих вон в-второй час ночи, да к тому же не б-б-белой… Все?

— Спокойной ночи!

— Д-д-до свиданья.

Дженбеку Нурзалиеву исполнилось сорок лет. В этот день он раньше ушел с завода домой — помочь Жилар приготовиться к встрече гостей. Перед уходом обошел наиболее важные участки строительства, чтобы быть спокойным, что без него дело не остановится.

На центральном дворе люди привычно укладывали в траншею толстые трубы для пневматической подачи по ним хлопка из амбаров в перерабатывающие цеха. Здесь Нурзалиев увидел десятника Файзулина, попросил его следить, чтобы асфальтирование двора ни на час не прерывалось. Затем направился к последнему строящемуся амбару, предмету его неусыпного внимания: до пуска завода оставалось уже менее месяца, из колхозов и совхозов хлопка подвозили все больше, а последний амбар только еще строился; теперь не станция была у Нурзалиева заботой номер один, а вот этот амбар.

Однако причины для беспокойства он не увидел и здесь. Методично постукивали каменщики ребром лопаточки о кирпичи, снимая лишний раствор быстрым, ловким движением, подсобницы подавали им материал. Попросив рабочего накрыть рубероидом только что привезенный, сваленный на дворе цемент, Нурзалиев легким шагом понесся домой.

Вечером в его большой желтой комнате собрались гости. Горбушин и Шакир только накануне освободили ее, и то лишь потому, что в квартире появился маленький Федя с испуганными глазами. Шеф-монтеры вернулись в дом Джабарова, в комнату с зарешеченными окнами и глазастым глухарем-павлином, встрече с которым оба обрадовались. Шакир даже прокричал ему «кукареку» и отдал честь.

Накануне он съездил в Ташкент, купил позолоченные наручные часы, нашел гравера. И на крышке часов появилась надпись: «Дженбеку на память от Г. и К.» Только после этого, вручив хозяину подарок, друзья почувствовали облегчение. Они прожили у Нурзалиевых на всем готовом целый месяц, платы же никакой супруги не брали, уверяя их, что киргизский обычай не позволяет им брать деньги с гостей. Напрасно Шакир доказывал, что гости — гостями, обычай — обычаем, но кормить целый месяц двух тяжеловесов не шутка, гостям надо и совесть знать. Словом, лишь купив эти часы, друзья ушли от Нурзалиевых успокоенные.

Поздравить Дженбека с днем рождения пришли: Ким с женой Ольгой Матвеевной, тоже небольшого роста, как и он, Джабаров с Марьей Илларионовной, Рипсиме с Муасам, Рахимбаев, Ташкулов, Гаяс, Акрам, Мурат.

Рахимбаев перед застольем ознакомил присутствующих с письмом «Русскому дизелю», которое сочинял уже несколько дней. Накануне письмо прочитал в райкоме Бекбулатов, сказал: «У вас, Нариман Абдулахатович, руки рабочего, а голова министра».

«Директору завода «Русский дизель» Н. А. Дмитриевскому

Секретарю парткома Л. Р. Бокову

Председателю завкома Е. Т. Гавриловской

Начальнику цеха внешнего монтажа Н. Д. Скуратову

Дорогие товарищи!

Вы просили сообщить вам письмом, когда строительство ДЭС будет выведено из прорыва и ничто уже не помешает пустить завод в эксплуатацию в плановый срок.

Мы прорыв ликвидировали. Это стало возможным после полуторамесячной работы монтажников, трудившихся у машин по двенадцать часов в день. Спасибо вам за помощь. Рахмат!

Мы не сомневались, что получим ее. Ведь даже в дореволюционное время, когда народы Туркестана притеснялись царскими чиновниками, как ими притеснялся и ваш русский народ, лучшие русские люди, жившие в наших городах и кишлаках, несли нам культуру и пример.

Многие века народы, населяющие Туркестан, жили под гнетом. Коран и шариат тысячелетия иссушали ум народов Средней Азии, стремясь убить в них интерес к наукам, заставить народы только в коране и шариате видеть науку всех наук, способную ответить на любой возникающий в сознании человечества нравственный вопрос. Коран и шариат утверждали, что ими в мире все изучено, объяснено, исчерпано, поэтому ничто в них не подлежит ни критике, ни сомнению. В этих условиях развивались фарисейство, буквоедство, религиозный фанатизм и нетерпимость к людям других вероисповеданий.