Иван Уксусов - Голодная степь

— Объясните, товарищ, Гулян, — но прежде сядьте, в ногах правды нет, — почему вы не приняли четыре тележки?

Рип опустилась на стул и сказала, что пахта была влажной. Горячий солнечный свет ударил ей в лицо, заставив поморщиться, она хотела переставить стул, чтобы сидеть спиной к окну, но, заметив, что секретарь смотрит на нее внимательно и недоверчиво, не решилась на это. Еще подумает, будто она прячет от него лицо!

Но Айтматова в эти секунды занимала не проблема хлопка; в их прошлую встречу в здании ДЭС он не обратил внимания на ее лицо, теперь же Рип слегка его удивила. Перед ним сидела красивая молодая женщина, и это несколько его разоружило.

— Не думаю, чтобы пахта была такой уж влажной, если ее отправил на завод сам раис, да и представитель райкома одобрил это решение, — мягко сказал Айтматов. — Разумеется, не мог не видеть и бригадир эту пахту… Так разве все трое меньше пас с вами разбираются в том, что такое влажная пахта?

— Работники ОТК руководствуются инструкцией, товарищ секретарь, а в ней не сказано, что по рекомендации руководителей хозяйств и работников райкома можно принимать некачественный хлопок.

— Ля вас как-то просил руководствоваться не только бумажками и пробоотборочными банками, но еще помнить, что ваша работа и политическая.

— Да, я помню. Но инструкция у нас всесоюзного значения, игнорировать ее мы не можем.

— Зачем игнорировать? Но и смотреть на жизнь, всегда очень сложную, через бумажку тоже не годится, поверьте… Тем более, что сейчас идет всенародная страда.

Уже испытывая беспокойство, Рип снова возразила:

— ОТК ни с кем не соревнуется. И не может соревноваться в силу своей специфической работы.

Айтматов поморщился. Не привык, чтобы ему долго возражали. Он отдал дань вежливости интересной девушке, а ей пора вспомнить, где она находится и с кем разговаривает.

— Я просил вас быть патриоткой своего района, если вспомните… А это значит — хорошо, очень хорошо работать.

— Простите, товарищ Айтматов, моя служба обязывает меня прежде всего помнить об этом. На совещании у директора перед началом приемки урожая, где присутствовал и член бюро райкома Нариман Абдулахатович Рахимбаев, нас, работников ОТК, предупредили: если не будем строго руководствоваться инструкцией, нас уволят с работы и даже, может быть, отдадут под суд. По заключениям ОТК товаросдатчикам выплачиваются миллионы рублей.

Уже теряя терпение и не желая вовсе его потерять, Айтматов закурил и помолчал. Эта девушка, пожалуй, нравится ему, но почему она думает, что больше его заботится об интересах государства?

— У вас интересно получается, товарищ… Все за качество… Дирекция, вы со своим штатом, трест в Ташкенте… А вот райком партии против качества… Ай-яй… Ну скажите, пожалуйста, а кто от райкома партии требует быстрой уборки урожая и ежедневной его максимальной сдачи на хлопкозаводы — не область, не республика, не Москва?

— Я не могу делать такие широкие обобщения. Моя задача куда скромнее. Четыре тележки, которые стоят сейчас у ворот, я ни от кого не приму, даже если будет рекомендовать управление трестом, — внешне спокойно продолжала Рин.

— Напрасно, напрасно… Игнорируете мнение двух человек — орденоносца-раиса и старого коммуниста, члена бюро райкома. Но, допустим, они ошиблись… Все равно вам и в этом случае надо было принять хлопок, приказать свалить его где-нибудь отдельно и на досуге разобраться… Ну вот и ступайте, пожалуйста, сделайте так… Конечно, если мое мнение что-нибудь для вас значит.

Однако Рип не спешила подняться. У нее порозовели щеки. Она молча прикидывала, как ей держаться дальше.

Но Айтматов решил, что ее упорство наконец-то сломлено. Он продолжал с мягким укором в голосе:

— Давайте еще раз вспомним о соревновании… Что оно собою представляет? Хорошую работу. Я вам говорю элементарные вещи, потому что не уверен, достаточно ли вы, по своей молодости, знаете это. А вот как лично вы справляетесь со своей работой? Колхозники второй раз приходят сюда жаловаться на вас. Утверждают, что принимаете от них пахту по заниженной сортности и что, если это будет продолжаться, они повезут ее на старый завод, куда сдавали раньше. Не скрою, товарищ Гулян, я предложил вашей администрации перевести вас на другую работу, не столь ответственную, а сейчас убеждаюсь, как я был прав. — Айтматов встал, медленно отошел к раскрытому окну. Поднялась и Рип. — Так ступайте же и в наказание этим возчикам, что привезли недостаточно сухой хлопок, велите принять его вторым сортом. Я вам разрешаю это.

— Не имею права взять его вторым сортом, потому что это замечательный товар, высший сорт. Только пусть его прежде хорошо высушат, потом привезут нам.

— Вторично они привезут вам другую пахту… — хрипло сказал Айтматов, повернувшись от окна. — Мы не можем позволить своему скудному транспорту по нескольку раз возить один и тот же товар, это в такие-то напряженные дни и часы! Я не обязан вам докладывать, но скажу… Район в сводке республики значится на третьем месте в соревновании. Позор для Голодной степи... И в такие дни четыре тележки…

— Это большой вес, я вас понимаю. Особенно если учесть, что пахта сырая. Но что же нам делать, скажите? Идти на служебное преступление?

— Не утрируйте! — закричал Айтматов. — Прикажите свалить тележки не в бунт, а где-то в стороне, и рабочие завода пусть высушат этот хлопок!

— Приказывать заводским рабочим сушить колхозный хлопок могут директор, главный инженер, а не я!

Лицо у Айтматова перекосилось от гнева:

— Достаточно, товарищ Гулян, что это говорю вам я. А вы мое указание передайте Джабарову. До свиданья!

Рип достала из карманов хлопок:

— Вы хоть посмотрите, пожалуйста… Из него едва не льется вода! Как мог товарищ Брыкса отправить такой хлопок?

Айтматов большими шагами подошел к ней, не взял, а вырвал из ее рук хлопок, поднял его на уровень груди и сдавил ладонями.

— Не льется вода! Нет воды! Кому вы морочите здесь голову?!

Рип испугалась:

— Но вы его сжали в лепешку…

— И лепешки нет! Где лепешка?

— Пусть Джабаров уволит меня с завода, но я и от него не приму таких лепешек!.. — воскликнула Рип.

— Я приказываю вам!

— А приказывать мне может директор Джабаров, не вы…

— Я вас научу, — уже захрипел в ярости Айтматов, — как игнорировать указание райкома партии!

— Но райком партии это еще не вы, вы только его секретарь!

Рип быстро вышла, не закрыв за собою дверь. Вслед ей неслось:

— Я вас выгоню с завода! Выгоню из Голодной степи!

Рип примчалась на завод, хлопнулась на свое место за столом и расплакалась, испугав обступивших ее сотрудниц.

Махкам не без основания волновался, поджидая возвращения начальницы из райкома. Пришедшие оттуда колхозники с видом победителей играли в карты у ворот, спрятавшись от солнца на теневой стороне. Они ждали, когда ворота раскроются навстречу их тракторам и тележкам, лениво дразнили Махкама: