Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Иволгин потрогал свои тщательно прилизанные светлые волосы на висках и скривил губы, чтобы видеть, какую форму приняли кончики его белесых усов.

Хлебникова взглянула на него с кокетливой улыбкой.

— А интересно, на ком было заметно мое отсутствие? — спросила она и отрывистым движением положила свой горбатый портфель из свиной кожи на стол и, прислонясь к столу бедром, закурила папиросу, небрежно и размашисто зажигая спичку, осмотрелась, и оправив золотые браслеты на руках; чуть-чуть улыбнулась.

— Кому же, как не вам, знать — на ком? — учтиво улыбнулся Иволгин.

Хлебникова вынула из маленького карманчика на поясе короткой серой юбки золотые часики на черном шнурке и объявила:

— Через двадцать минут, господа, Северьянов поднимет бурю в стакане воды. Приготовьтесь!

Иволгин на этот раз как-то натянуто и фальшиво улыбнулся.

— Степан Дементьевич, — возразил он с еще большей учтивостью, — считает весьма важным все то, что он вычитал из последней брошюры.

Демьянов, испытывая необыкновенное удовольствие, поджал свои широкие чувственные губы. Потом, стараясь быть в стиле своего вождя, тоже улыбнулся, и так же фальшиво. Его крепкие белые зубы придали правильному лицу с сизоватыми, хорошо выбритыми щеками неприятное выражение. Иволгин снисходительно потрепал его по плечу.

— Если хотите, чтоб о вас хорошо думали и говорили, никогда не говорите о других плохо! — сказал он наставительно.

— Что вы, что вы, Александр Васильевич! — сизощекое лицо Демьянова тронула испарина. — К вашей замечательной характеристике Северьянова я не в состоянии прибавить хотя бы одно слово, разве только то, что я вполне согласен с вами.

Озирая потную переносицу Демьянова, Миронченко саркастически скривил тонкие губы и улыбнулся сухо и холодно: «Сразу видно плебейское происхождение».

Миронченко был сегодня не в духе. Он весь блестел от гладко-причесанных волос на голове и до начищенных до блеска черных ботинок. Особенно отдавали паркетным блеском его приглаженные назад жесткие темно-русые волосы.

Хлебникова, бросив недокуренную папиросу в горшок с цветами, разминала новую, катая ее взад-вперед указательным и большим пальцами. Поглядывала на собеседников, потом произнесла:

— Немецкие империалисты все-таки отказались от намерения ввести свои войска в Москву.

— Но они продолжают, Зинаида Григорьевна, — Иволгин значительно глянул в потолок, потом влюбленно на кончики своих усов, — наступать на Западном фронте.

Размашисто чиркнув спичкой о коробку, Хлебникова зажгла папироску.

— Союзники начали теснить их, — возразила она, отмахиваясь от сизого облачка. — А как вам, господа, нравится заявление Вильсона о том, что он считает военные меры против России тактической ошибкой? Этот махровый империалист утверждает даже, что каждый американский солдат и корабль, посланный в Сибирь, ослабят положение союзников в Европе.

На этот раз никто не проронил ни слова. Миронченко глядел на Хлебникову так, точно его грызло раскаяние, что он зашел в эту комнату. Демьянов искоса посматривал на коренастенькую низкорослую Хлебникову, на ее фигуру без талии и думал, что ей когда-то, видно, выправили горб или у нее скрыто еще какое-то уродство. Хлебникова была до того неженственна, что Демьянова немножко подташнивало, когда она, играя ресницами, останавливала на нем свои чуть-чуть улыбающиеся злые и умные глаза. Иволгин с обычной своей учтивой улыбкой потирал ладонью кончики ногтей и думал, что к внешности Хлебниковой весьма не подходит ее манера говорить многозначительно и свысока.

— А все-таки, господа, я храбрая женщина, — гася папироску о замок своего портфеля, объявила вдруг Хлебникова. — Сегодня я с боем прорвалась в одно небезопасное учреждение и получила там все, что меня интересовало.

Иволгин, слегка краснея, но не изменяя ни голоса, ни позы, робко заметил:

— Женщины часто бывают храбры из любопытства.

— Нет, вы представьте! — не беря во внимание реплику Иволгина, продолжала восхищаться собой Хлебникова. — Начальник этого учреждения в конце концов удрал от меня через черный ход.

Демьянов боковым взглядом свысока посмотрел на Хлебникову: «Говорят, от змеи даже лев удирает».

Хлебникова быстро посмотрела на свои золотые часики.

— Начинаем! Время начинать собрание! — пропела она. — Очень прошу вас всех поприсутствовать на докладе Северьянова. Доклад придется хорошенько, с пристрастием обсудить. Да, между прочим, уоно решило провести это собрание как профессиональное собрание членов Всероссийского учительского союза. Это моя идея. Вам, Александр Васильевич, придется открывать.

— Я слышал, — наклоняя с улыбкой голову, выговорил Иволгин, — что в Москве уже распустили вус?

— Не верьте этой басне! — нетерпеливо сдернула со стола свой портфель Хлебникова и снова взглянула на свои часики: — Пора, пошли!

Долго сзывал увесистый «вечевой колокол» слушателей курсов. Рука Иволгина медленно и аккуратно опустила наконец «колокол» на стол. Глаза его мягко скользили по залу и вдруг остановились на Демьянове, который сидел в первом ряду. По знаку Иволгина тот поднялся на подмостки, устроенные для президиума, и, почтительно сгибаясь, принял от Иволгина «колокол». Благоговейно размахивая им, Демьянов прошел к двери, от которой спускалась лестница на первый этаж, в мужское общежитие курсантов, и стал звонить, сзывая куривших там учителей. На поклоны проходивших мимо знакомых Демьянов только поднимал и опускал брови. Но вдруг он весь преобразился: по лестнице под руку с Дашей поднималась Таня Глуховская.

— Таня, — мягко и подобострастно изогнувшись, прошептал ей он, — в парке сегодня восхитительный концерт. Московские артисты. Пойдете? Покупаю билеты.

— Михаил Емельянович, — не останавливаясь, бросила Глуховская, — мы еще встретимся. Поговорим об этом. Ладно?

В тоне ответа Демьянов учуял холодок рассеянного безразличия и подумал: «Чего за ней увязалась эта хромоножка?»

— Звони, звони, Демьянов! — прозвучал насмешливый бас Жарынина, учителя лет тридцати, в офицерском кителе без погон. — Выше поднимай колокол и не делай страдальческую физиономию!

Жарынин намекал на ходивший среди мужской части курсантов слух. Говорили, что каждый день Демьянов по утрам больше часу тренирует себя перед зеркалом, осваивая изящную самоуверенность походки Миронченко и гибкость движений Иволгина. Этот слух пустил кто-то в связи с тем, что Демьянов не пожелал жить в общежитии, а нанял комнату в частной квартире и всю ее увешал своими фотографиями.

Демьянов молчаливо принял свою обычную величавую и стройную осанку и начал усердно звонить над лестницей.