Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

В углу хутора, который упирался в сороколетовские облоги, Емельян поставил себе простую пятистенку, окружил ее кольцом надворных построек. Маркелу, как младшему, были совсем недавно возведены по его собственному проекту две просторные хаты в одну связь через сени: горница для лета с голландской печью и зимница с русской печью в пол-избы.

В зимнице сегодня Маркел устраивал игрища для пустокопаньской и сороколетовской молодежи. С этой целью он привез из города лучшего гармониста Ваську Косого. Во всем уезде никто так; как Васька Косой, парень с сухим рябым лицом, не мог исполнять деревенские польки и городские, самые новейшие вальсы.

Для танцев в зимнице были разобраны перегородки. Горница для избранных гостей, которым Маркел достал на куракинском винокуренном заводе ведро чистого спирта, была убрана приглашенными им девушками.

В качестве почетного гостя, вопреки протестам Анатолия, Маркел пригласил Северьянова, поклявшись на особом свидании с Ромасем перед иконой, что никакого свинства и злодеяния учителю он не сотворит.

К удивлению Маркела, пустокопаньский учитель охотно принял приглашение. Северьянов выполнял свято обет, данный Усову, — использовать для влияния на молодежь все вечеринки и игрища.

В новых, пахнувших смолой хатах, уже ярко горели огни и слышался разноголосый гул. Ветер стих на дворе, а небо затянуло плотной тучей, густо сыпавшей на землю пушистые, мягкие, сухие хлопья. В горнице было особенно неспокойно и шумно. За тремя составленными рядом столами после первых выпитых стаканов спирта, размешанного водой, званые гости — сынки богачей из четырех окрестных деревень — перебрасывались друг с другом острыми, крепко посоленными словечками. С небрежностью сытых закусывали не спеша ломтями отварной остуженной баранины, ветчиной и холодцом с хреном.

Яства гостям подавали три самые красивые в округе девицы. (Хозяин оказывал особую честь своим званым гостям.) Среди них особенно выделялась Ариша Маркова, с пылающим румянцем во все щеки и дарившая безмолвные улыбки парням в ответ на их шутки и остроты.

Северьянов не узнавал сейчас Аришу: откуда у нее такая живость в движениях, возбужденное кокетство, искрометное сияние огоньков в черных бездонных глазах? А как стало выразительно и живо, всегда спокойное, неподвижное и уверенное в своей красоте лицо!

Учитель сидел против угла стольницы спиной к окну, в выглаженной Просей солдатской гимнастерке и синих кавалерийских рейтузах с малиновыми тонкими кантами. Он наотрез отказался пить и отодвинул от себя стакан, в который специально для него Маркел налил одного чистого спирта. Чувствовалось Северьянову здесь не по себе. До сих пор он не заметил ни одного простого добродушного взгляда, брошенного в его сторону. За ним следили, подглядывая ненароком, мельком, но с враждебной зоркостью, и всегда после каких-нибудь просоленных похабщиной реплик о распутных солдатках, о рогатых мужьях и бойких девчатах.

Маркел нарядился в синюю сатиновую рубаху, опоясанную черным шелковым поясом с кистями, которые бились по его коленкам. Хромовые сапоги и черные суконные брюки с напуском на короткие голенища выделяли его среди остальных парней. Он то и дело закидывал назад молодецким броском головы свои черные кудри; носился от одного конца стола к другому, подбадривая ленивых, подкладывая закуски, журил тех, в чьих стаканах замечал недопитую водку, по его словам, довоенного качества; вежливенько, в знак поощрения, поглаживал по плечам и бедрам девушек, подносивших к столу противни с горячими закусками. Особенно настойчиво увивался возле Ариши, которая кокетливо ойкала, когда он порывался к ней. «Дразнит, — думал об Арише Северьянов. — Все девки, как и бабы, на один копыл!» И что-то мстительное шевельнулось в его груди: «Ромась тоже хорош, затянул меня сюда, а сам с Просей до поту прыгает под гармонь в зимнице. Напьется это кулацкое отродье, пожалуй, драку затеет!» А кулацкое отродье в подпитии гутарило кто во что горазд:

— Хороших не отдают, а плохую брать не хочется! — отвечал соседу Северьянова носатый парень с костлявым сухим лицом.

— А не ошибаешься ли ты в расчетах, — заметил стриженный под ерша в солдатской гимнастерке с «Георгием» на груди, — котора хороша, котора плоха?

— Я выбираю девку не глазами, а ушами! — ответил носатый.

— То есть, как это ушами?

— Прислушиваюсь, что народ о ней гутарит.

В глазах стриженого мелькнуло презрение с оттенком иронии:

— Народ?! Народ глуп, в кучу лезет. Соберется на площади, сутки простоит, небо подкоптит и разойдется не солоно хлебавши.

— Устарела твоя присказка! — возразил носатый. — Теперешний народ зря часу на площади не простоит.

Стриженный под ерша молча обсасывал косточку. Оба покашивали глаза на Северьянова, чего-то ждали от него.

— Ой, не дури, Маркел! Чуть противень из рук не выбил, — вскрикнула с игривым хохотком высокая стройная девушка в зеленом сарафане.

— Ты, Маркел, Устю не трожь! — стукнул кулаком по столу носатый. — Хватит с тебя сегодня одной Аришки!

Маркел замял дело шуткой:

— Мимо девки, что мимо репки, так не пройдешь, непременно щипнешь.

В середине стола ценители Маркеловой отваги и остроумия разразились пьяным хохотом. Рядом с Северьяновым белокурый парень думал вслух:

— Умную взять — не даст слово сказать, а дура заживо в гроб уложит.

— А ты хорошую сваху пошли!

— Свахе годи да годи, а то такую лесину всучит… Вон один дурак сваху полгода кормил копченым льдом. И она ему такую оглоблю в дом привела, что через месяц парень на переводине в хлеву повесился. Вообще, ребята, жениться — не лапоть надеть! — заключил белокурый, хлопнув Северьянова по плечу. — Верно говорю, а?! Образованный товарищ!

— Совершенно правильно! — улыбнулся Северьянов.

— А ведь, робя, не гордый, а? — хмыкнул белокурый.

— Наш парень! Разве не видишь?

— А не пьет?! — уставился в Северьянова белокурый парень. — Почему не пьет? Значит, что-то на уме против нас держит.

Застолье, шумно перебивая друг друга, заговорило почти все разом. Слушал только один Северьянов. Отрезая ломтики вкусного холодца и густо накладывая хрен, он не спеша ел, вслушиваясь в несвязный галдеж.

— Чем же я не молодец, — кричал носатый, — коли нос у меня с огурец.

Кто-то орал в другом конце стола:

— Его легко ранили, головы не нашли!

— А я его так звезданул, что у него в глазах мальчики запрыгали!

— Горница у тебя хороша, — обнимая Маркела, твердил носатый парень, — да окна кривы.

Маркел, освободившись из объятий, остановился у конца стола, противоположного тому, возле которого сидел Северьянов.

— Товарищи! — крикнул он с митинговой хваткой. — Я пригласил вас всех не ради только одного веселья, но и ради обширной политики! Я честно заявляю и откровенно, что с сегодняшнего дня наотрез откалываюсь от политики моего брата Анатолия! — Маркел обвел всех хмельными глазами, в которых светился злой, дикий и верткий ум. — Почему, вы спросите меня, я раньше шел за Анатолием, как та обезьяна на веревочке за цыганом? Потому он образованный, а я — малограмотный, ну и родной брат. Это имело силу с детства.