Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Гаевская молчала.

— Что вы думаете о Дьяконове? — спросила она через некоторое время.

— Я иногда гляжу на него, — ответил с усмешкой Северьянов, — и думаю: если бы ему предложили на выбор — сходить в рай и узнать, что это за учреждение, или отыскать дурацкое описание рая в какой-нибудь забытой старой книжонке, он бы, ни на минуту не задумавшись, выбрал последнее… Зануда он страшный и книжник.

— А по-моему, — возразила Гаевская, — он милый и хорошо образованный человек.

Северьянов покачал головой.

— Вам нравится, как он перед вами тает и как у него слюнки текут по губам, когда смотрит на вас?

— Вы циник!

Северьянов отвернулся и молча поглядел на бежавшую мимо них темную стену леса. Ветер порывисто шумел концами пахучей соломы, со знанием дела уложенной в розвальни Семеном Матвеевичем. Старик сидел сейчас с запорошенной снегом спиной и похож был на вытесанный из белого камня памятник какому-то древнему языческому богу. Он все время внимательно вслушивался в разговор и размышлял с гордостью о том, что вот его друг нравится этой кареглазой красавице. Но она не показывает свою любовь, хочет, чтоб он покорился ей. Не на того нарвалась. Обивая кнутовищем снег, наметенный ветром на передок саней, Семен Матвеевич попробовал уловить, о чем говорили на задней, поповской подводе. Но Володя, как бы угадав, что их подслушивают, осадил своего рысака и перевел на шаг.

— В городе мятеж разгромлен, — горевал спутник Нила в офицерских погонах, — планы нашего уездного комитета провалились. Вот если бы на каждые три волости иметь по такому отряду, какой сколотили у вас братья Орловы, большевикам можно было бы устроить Варфоломеевскую ночь.

— Я не одобряю братьев Орловых, — возразил тихо Нил, — торопятся. Третьего дня Маркел ночью явился в Пустую Копань и напоролся на засаду. Делать то, что сейчас делают Орловы, — это плетью по обуху стегать: первая реквизиция излишков хлеба прошла удачно, во вторую никто добровольно хлеб не повезет, а она не за горами. Начнутся принудительные меры. Вот тут-то и надо развернуть работу наших боевых отрядов и групп.

— Это верно! Но таким, как Орловы, уже сейчас невтерпеж. Пусть и щелкают помаленьку большевиков. А мы будем накапливать свои силы. Собирать тучки в кучку.

Володя размечтался о чем-то своем, и лошадь его набежала на вторую подводу. Ковригин, которому шлепнул в ухо кусок вспененной слюны разгоряченного рысака, сердито крикнул:

— Эй, вы там! Своих не давите!

Северьянов, услышав этот окрик, чуть наклонился на бок, глянул вперед вдоль дороги. Справа в серо-зеленом мареве вьюжливой ночи маячило черное пятно.

— Волк!

— Где? — вздрогнула и невольно прижалась к Северьянову Гаевская.

— Впереди, справа.

— А вдруг он не один?

— В эту пору они по одному не ходят, — заметил Семен Матвеевич, поправляя кнутовищем белую от налипшего снега шлею.

— Ой! Что вы? Не надо! — схватила Гаевская за руку Северьянова, который вытащил из саней винтовку. — А вдруг это человек.

— Это не человек! — улыбнулся Северьянов, ставя винтовку прикладом себе на колено. — Это настоящий матерый вожак. И стоит поперек дороги. Голову, подлец, задирает, сейчас банду свою скликать станет.

— Пи-и-у! — пропело чуть правее головы Северьянова. Ковригин опередил его. Волк скакнул с дороги в снег, сделал два прыжка, остановился.

— Опять задирает голову! — прошептал, целясь, Северьянов. Звук выстрела похож был на удар мокрого от росы пастушьего кнута. — И моя за молоком пошла! — выговорил с досадой Северьянов. На этот раз волк отбежал шагов с полсотни от дороги. За ним следили уже со всех подвод.

— Остервенел зверь, — выговорил Семен Матвеевич, — опять задирает голову. Стреляй, Дементьевич! А то накличет на нас всю стаю.

На этот раз Северьянова опередил Ромась, и все заметили, как волк покачнулся, сел на снег и медленно пополз на одних передних лапах к лесу. На всех подводах воцарилось выжидающее молчание. Ветер шелестел соломой в санях, колечки под дугами позвякивали. Скоро черный силуэт волка маячил уже одиноко позади.

— Недолго метил, а хорошо попал! — оценил Семен Матвеевич выстрел Ромася. Гаевская обратилась к Северьянову:

— Зачем его подстрелили?

— Вам жалко?

— Да.

— Он бы вас не пожалел.

Из-под синей черты горизонта всплыли темные пятна хат. Минут через десять Семен Матвеевич свернул с дороги к высокому крыльцу Литвиновской школы. В больших окнах горел яркий свет. В открытые форточки вылетал веселый шум голосов. Сторож школы приветливо махал из сарая фонарем. Все живо повскакали с саней и шумно стряхивали друг у друга снег горстями соломы.

— Зря, Ковригин, не подобрал волка, — шутил Северьянов, — мех добрый.

— Он в лесу от белки шарахается, — смеялась Даша, сбивая мужу с воротника снег соломенным жгутом.

В большой класс, освещенный двумя лампами-молниями, Северьянов входил один. Пока он советовался с Ромасем и Семеном Матвеевичем о необходимых на всякий случай мерах, Нил увел Гаевскую. Поправляя под ремнем гимнастерку, ослепленный ярким светом, Северьянов щурил глаза, оглядывая класс со сдвинутыми к стенам партами. В центре класса, превращенного в танцевальный зал, по небольшому кругу ходили шумные говорливые группы ранее прибывших. Молодых учительниц окружали демобилизованные из армии учителя, не снявшие еще офицерскую форму. Северьянов заметил, что помимо красноборских учителей на вечеринку приехали учителя Корытнянской волости.

— Что, большевик? — услышал вдруг он рядом насмешливый голос Овсова. — Мужиков в четырех волостях покорил, а учителок, видно, досе ни одной?! — Овсов щеголял местным диалектом. Рядом с ним, детиной в сажень без малого росту, ступала маленькая, худенькая, рыженькая, остроносенькая учительница, лет восемнадцати, его жена. Северьянов невольно улыбнулся под впечатлением воплощенного в образе Овсова и его подруги максимума и минимума.

— Ну, что улыбаешься? — не отступал Овсов. — Аль в наших местах нет быстроглазых? Плохо, брат, вижу, шукаешь.

— Моя сама меня заметит!

— Ишь ты, гордый!

— Не гордый, скромный, — с лукавой усмешкой возразил Северьянов.

— Скромный?! — Овсов наклонился к Северьянову и с шепотком подмигнул: — А слава за тобой ходит другая.

Подруга Овсова взглядом, выражавшим одновременно и любопытство, и удивление, и испуг, всматривалась в Северьянова. Она впервые видела учителя-большевика.

Яд овсовской насмешки все-таки отравил Северьянову настроение. Он нетерпеливо искал Ковригина с женой и натолкнулся на Гаевскую, которая кокетливо отвечала веселыми улыбками на остроты Нила и учителя в офицерском кителе с погонами штабс-капитана. Заметив, наконец, Ковригиных, Северьянов прошагал к ним, то и дело сталкиваясь и извиняясь перед встречными.