Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Рана зажила, и Соловейчик вернулся в строй народных мстителей.

Ясные дни чередуются с туманными и дождливыми. Все чаще небо сплошь затягивают хмурые тучи, все холодней и резче порывы ветра. На картофельных полях полегла потемневшая ботва.

Мне определенно не везет. Каждый раз, когда наступает революционный праздник и так хочется быть вместе со всеми в лагере, создается положение, что либо не могу покинуть свой район, либо невозможно добраться до лагеря.

В первых числах ноября — было это в воскресенье — мы отдыхали в крестьянской хате. Сон у меня легкий, сплю и слышу: похоже — моторы гудят. Вдруг кто-то ударил по окну так, что стекло вылетело.

— Танки и бронемашины идут!

Мы выскочили во двор. Все население деревни устремилось к нам, как если бы мы были в силах остановить танки, не пустить их в деревню. Мы пытались успокоить растерявшихся людей:

— Не собирайтесь группами! Бегите в лес!

Немцы заметили нас, когда мы уже были возле речки, и стали обстреливать из крупнокалиберных пулеметов. Пули взрывались, и эти звуки вводили в заблуждение: казалось, будто по нас вели огонь не со стороны деревни, а со стороны леса, куда мы бежали. Это вызвало задержку на одно мгновение. Кое-кто из крестьян остановился, потом повернул и побежал назад. Место кругом топкое, болотистое, мостки такие, что подчас и пешему не перебраться. Чижик преградил им дорогу, свистя длинным кнутом в воздухе.

— Куда, дурни?! По смерти скучаете?

Упала лошадь. Две пули попали в Павла Тимохина, бежавшего рядом со мной. Перевязать его здесь невозможно, мы подхватили раненого и понесли на руках. Раны сильно кровоточили, в лесу он потерял сознание.

К вечеру выяснилось, что немцы расположились во всех окружающих деревнях. Лесной массив был невелик, и мы решили немедленно покинуть его.

Двух связных послали в штаб, а сами с раненым пошли к островку, где находился Александр Жилкин со своей группой подрывников.

Плащ-палатку превратили в носилки, Тимохина несем вчетвером посменно. Предстояло пройти километров двадцать, но дорога оказалась еще длиннее — приходилось обходить деревни, главные магистрали.

Как только мы останавливались передохнуть, мои товарищи, считая, что я смыслю в медицине, сразу же звали меня:

— Командир, гляньте, Павел жив?

Темным-темно, влажный ветер хлещет в лицо, ничего не разберу, и мне кажется, что он мертв. Но ведь все равно его не оставим, к чему же омрачать настроение товарищам?

— Жив!

Отерли пот со лба, передохнули — дальше в путь.

Перед нами речушка, впадающая в Березину, — не так чтобы очень широкая, но не перепрыгнуть. Из бревен и ветвей с большим трудом связали плот, и вскоре мы уже шагали на той стороне речки.

Раненый застонал…

На небольшом островке в окружении деревьев три хаты. Первыми заметили нас гуси, — вытянув длинные шеи вровень с землей, они тревожными криками возвестили о нашем приходе.

Хозяин крайней избы, куда мы зашли, поспешил позвать Жилкина, а жена его взяла на себя заботу о раненом.

Приведя из ближайшей деревни старика, она заявила:

— Хоть он и ветеринар, но в ранениях, надо полагать, разбирается.

Старик осмотрел раненого.

— Матушка, ставь воду греть. Пулю из бедра извлечь не могу, но эти два пальца правой руки во избежание заражения необходимо ампутировать.

Павел терпеливо перенес операцию и только под конец пожаловался:

— Неужто нельзя было достать более острого ножа?

В комнату вошел хозяин в сопровождении Жилкина и группы партизан.

— Сколько раз я звал тебя к себе в гости! — заговорил, улыбаясь, командир диверсионной группы. — Сам не приходил, вот немцы тебя сюда загнали.

Жилкин, в прошлом учитель, представил мне своего бывшего ученика Михаила Макаревича.

— Миша, — попросил он, — доложи товарищам, почему ты бежал из дому.

Миша отказался, и Жилкин, неплохой рассказчик, начал сам:

— Два полицая были в деревне — два бандита, один другого хлеще. Стон стоял от них в округе. Миша решил убрать их.

Сообщил он им, что знает место в лесу, где кое-кто из жителей гонит самогон, там без промашки удастся недурно выпить. Винтовки, посоветовал он, нужно взять с собой — мало ли, дескать, что может случиться. Сам он прихватил топор. Шли они долго, а водкой все не пахло. Старший полицай заругался. «Извините, — оправдывался Миша, — я только час назад здесь был, и немыслимо, чтобы забыл дорогу. Вы присядьте, отдохните, а мы с ним вдвоем поблизости поищем, это где-то тут, недалеко…» Макаревич с полицаем отошли метров на двести. «Посмотри, — показал он ему на высокое дерево, — солнце садится». Яркий луч, пробившийся сквозь густую листву, отразился в лезвии топора. Глухой удар — и полицай, судорожно ловя пальцами воздух, упал. Больше он уже не встанет. Его винтовку, патроны, документы Миша спрятал в надежное место. Теперь очередь второго.

«Почему ты один?»

«Ваш друг так присосался, что не оторвешь. Да и диво ли? Ведь это первач. Не обижайтесь, и для вас там хватит».

Второго полицая он завел в другое место…

На четвертый день их трупы были обнаружены. В деревне вздохнули с облегчением. А Макаревичу пришлось бежать из дому.

В эти же дни мы были свидетелями любопытного зрелища: двое партизан вели десять пленных мадьяр, причем мадьяры сами несли свое оружие. Замыкающий шествие Жилкин все же предусмотрительно вынул затворы из их винтовок.

Их увели в лагерь.

Старший из мадьяр Людвиг, в прошлом доцент, говорил по-немецки, Жилкина он почему-то называл комендантом, Боровского, когда их привели в штаб, стал величать большим комендантом, Силич был им наречен обер-комендантом. Бог знает, какое еще звание он сочинил бы, встреться ему кто-нибудь из старших командиров!

В дни, когда мадьяры были в лагере, произошел бой, довольно необычный в условиях партизанской войны. Наши среди бела дня напали на отряд эсэсовцев, а тем в помощь подоспел танк.

— Не отступать! — приказал Боровский.

Лейтенант Владимир Марков, взяв с собой двух товарищей, продвинулся немного вперед с противотанковым ружьем. Он слегка приподнялся на локтях, прицелился и выстрелил. Каждый снайпер пожелал бы себе так метко выстрелить — танк беспомощно завертелся на месте. В то же мгновение Марков вздрогнул, упал и застыл навсегда.

— Вперед! — скомандовал Боровский.

Он сам первым вскочил на вражеский танк. Ни один из гитлеровцев в этом бою не спасся, пленных танкистов доставили в лагерь. Мадьяры видели подбитый танк и убитых немцев.

— Вы часто ведете подобные бои? — спросил Людвиг у Ренцеля.

— Как только фашисты оказываются в нашей зоне, — ответил тот, не моргнув глазом.

Мадьяры, пользовавшиеся свободой передвижения по лагерю, зашли к пленным эсэсовцам, и между ними началась ссора, дело чуть не дошло до драки — партизанам пришлось вмешаться.