Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Кто-то стучал. Еще и еще. Ира открыла. На крыльце стоял Голубев.

— Прибыл в ваше распоряжение! — по-военному отчеканил он, улыбаясь.

Она сердито бросила:

— Уходите!

Улыбка с лица Голубева мигом исчезла.

— Ира, что с вами?

— Перестаньте притворяться! — она бросила ему под ноги книгу и письмо. — Вы… вы плохой человек.

— Ирочка…

— Вон!

Ира с силой захлопнула дверь. Стало так тихо, что казалось, будто замерло все вокруг. С минуту она постояла в коридоре все еще взволнованная, растерянная, и так было обидно ей, что хотелось плакать. Нет, Голубева ей не жаль. Она не могла себе простить то, что увлеклась им. Почему он заинтересовал ее? В тот памятный вечер отцу присвоили очередное воинское звание, и по этому случаю он устроил «мальчишник». Ира помогала матери накрывать на стол. А вечером, когда все собрались и один за другим произносили тосты, она сидела в другой комнате. Ира не сразу увидела Голубева. А он смотрел на нее через открытую дверь затаив дыхание. Потом сказал:

— Ира, вы очаровательны.

Она улыбнулась ему.

Потом Голубев пригласил ее на молодежный вечер в Дом офицеров. Ире было весело. Она танцевала только с ним. Он говорил ей ласковые слова и все жаловался, что скучно жить одному.

— Гриша, а почему вы не женитесь? — спросила она.

Голубев развел руками:

— Служба, понимаете… Дела. — Он помолчал немного, потом добавил: — Я боюсь, что не найду себе по душе…

— Почему?

— Разве в гарнизоне есть хорошие девушки? У меня друг — подводник. Холост, как и я. Познакомился с одной студенткой. Ничего, красивая. Лицо строгое, глаза черные, как смола. Знаете, сколько ей? Двадцать три года! И что вы думаете? Уже успела бросить мужа. Мой друг узнал об этом слишком поздно. Нет, с девушками надо быть осторожным. Ирочка, только, пожалуйста, не сердитесь. Я не вас имею в виду, вы как тот одуванчик — беленькая и чистая.

Ира тогда не знала, к чему он клонит. Встречи их участились. Голубев стал приходить к ней домой, и она не пыталась ему возразить. Мать говорила:

— А что, Гриша очень добрый. За него замуж любая девушка пойдет.

И вот теперь Ира поняла, кто он такой. Она его сама выбрала и никого в этом не винила. «Пристала тут одна крошка…» — эти строки голубевского письма больно жгли ее сердце.

«Кому я доверилась…» — думала она, все еще не смея войти в комнату.

Наконец вошла. Лицо ее горело, и она боялась, что это заметит отец. Василий Максимович приподнялся на диване, пристально глянул на дочь.

— С кем ты разговаривала? — спросил он.

Ира хотела было уже заговорить о Голубеве, но в последнюю секунду сдержалась. Зачем отцу знать все это? Она ведь не маленькая и давно заметила, что отец в душе не одобрял ее выбора, хотя открыто не говорил ей. Только однажды он пришел домой сердитый. Разделся, бросил фуражку на стол и в сердцах сказал:

— Вот щенок! Меня учить собрался…

Ира не удержалась от вопроса:

— Кто тебя разозлил?

— Твой избранник… — начал было отец, но тут же осекся. А дочь стала допытываться. Тогда Василий Максимович прямо сказал ей:

— Гриша мне свинью подложил.

— И жирная свинья эта? — усмехнулась Ира.

— Очень. Адмирал мне выговор объявил. А за что? — горячился Василий Максимович. — В море шторм, ну и с опозданием наладили связь с берегом. Слышимость очень плохая. А Голубев всю вину свалил на Грачева: мол, плохо радисты настроили передатчик. Я вступился за лейтенанта… Да, корявый твой избранник.

Ире это не понравилось, она возразила: Гриша не такой жестокий, как ему кажется. Он справедливый. И зря отец защищает лейтенанта.

— Я люблю справедливость, — прервал ее отец.

Ира воскликнула:

— Ах, папочка, я и забыла, что ты самый справедливый!

В тот вечер Ира поссорилась с отцом.

Выходит, он уже тогда понял Голубева, и только она ничего не замечала. И от этого еще горше стало на душе. Мама куда-то ушла, хотя бы скорее вернулась. Ира взяла книгу, раскрыла ее, но читать не могла: строчки прыгали перед глазами. Она посмотрела на отца — тот, как ей казалось, читал. Но Ира ошиблась: Василий Максимович, догадавшись о ее ссоре с Голубевым, ждал, когда она заговорит. Он знал свою дочь, был уверен, что она не выдержит и все-все расскажет. И он не ошибся. Ира с минуту молча постояла у окна, оттуда далеко просматривалось море, потом, не оборачиваясь, тихо сказала:

— Я ошиблась в нем, папа…

Он сразу же отозвался:

— Я рад, доченька, очень рад. Я готов тебя расцеловать.

— Шутишь, папа… — голос ее дрогнул. Она подошла к отцу и, присев на диван, уткнулась лицом ему в грудь. — Ах, как я заблуждалась!

На ладонь Василия Максимовича упали слезы.

— Поплачь, дочка, и станет легче… Я-то давно раскусил Голубева. И статью о Грачеве он написал не случайно… Ну, ладно, хватит об этом. Много чести. — Он посмотрел на часы: — Знаешь, мы еще успеем посмотреть «Зеленую карету», пойдем?..

Серебряков молча ходил по каюте, покручивая усы. Грачев следил за ним и тоже молчал. Ему ничего не оставалось делать, как молчать. А может, все-таки высказать командиру все то, что тяжелым грузом лежит на сердце и давит, и давит? Море. Штормы. Качка. Все — к чертям. Петр не станет больше слез лить. Куда ему идти с корабля? Легче ли будет в другом месте? Нет, не легче. Это Петр чувствовал всем своим существом. И все-таки он молча ждал своего приговора. Наконец Серебряков заговорил.

— Я, честно говоря, переживаю за тебя. На берег хочешь? Есть хорошая должность.

Петр вздрогнул. Он глянул Серебрякову в лицо, потом отвел глаза в сторону. Берег… Услышь Петр эти слова в тот день, когда только вернулись из штормового похода, возможно, и не обиделся бы. Но сейчас такое предложение командира нисколько не обрадовало его, а даже больно укололо. Он чувствовал себя на месте рыбака, потерявшего в шторм лодку и снасти, исхлестанного соленой водой и ветрами, но так и не отступившего от моря.

— Берег никуда не денется. — Голос Петра окреп. — Не хочу на берег, товарищ командир.

Серебряков покрутил усы. Под глазами у командира Петр впервые увидел паутинки морщин: тонкие, извилистые. Щеки у Серебрякова вовсе не розовые, как ему казалось, а цвета разбавленного кофе.

— Раздумал? Ну-ну, — только и сказал капитан 2 ранга. Но сказал это с каким-то торжеством, вздохнул легко и свободно, как вздыхает лесоруб после утомительной, изнуренной работы. — Море — оно что дитя капризное. Ты на него, Петр, не дуйся, ни черта оно не смыслит в наших делах, подножку ставит. Тот, кто слаб в коленках, падает. А надо, Петр, глядеть под ноги, ох надо…

Серебряков говорил спокойно, без назидания, как бы советуясь с ним. Это больше всего тронуло Грачева. Он вдруг остро понял, что люди, подобные Серебрякову, связывают себя с морем надолго. Беспокойная, тяжелая моряцкая жизнь. Нет в ней остановок, она течет бурно, как горная речка, вызывая в душе тоску и печаль по родным и близким, когда не на день и не на два уходишь в море. Все, чем жил Петр, какие мысли одолевали его, он никогда не таил в себе.