Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Ира забросила назад волосы, разгладила их.

— Ты же сама говорила, что Гриша гораздо старше меня? И потом он не такой, как все.

— Вот именно! — подхватила Надежда Федотовна. — Я тоже чувствую, что он человек не серенький. Недавно был у нас с ним откровенный разговор: он просит твоей руки.

— Ну да?

— Чего ты усмехаешься? Я говорю серьезно.

— И давно он просил моей руки? Почему ты говоришь об этом только сегодня?

Почему? В тот раз Голубев изрядно выпил, и Надежда Федотовна не придала его словам особого значения. А потом… Ну, хорошо, он не сделал это официально. Но разве Ира не понимает, что не всякий мужчина вот так просто станет говорить о таких серьезных вещах. И не в церемониях дело. Гриша достаточно воспитан, чтобы быть честным. Он умен.

— А еще что? Получает много денег, да?

— Не надо спорить, Ирочка. Ведь мне небезразлично, кто будет твоим мужем. О! Легок на помине!..

Ира пошла навстречу Голубеву:

— Можно за вами поухаживать? Дайте мне шинель. Боже, она вся мокрая. Опять дождь… А книгу положите на стол. О, «Очарованная душа»?

— Ромен Роллан — моя симпатия. Вот кто женщин описывал, а? — Голубев подошел к зеркалу. Причесываясь, он жаловался на плохую погоду. Черт знает что — то солнце, то дождь. В Либаве было лучше. Намного.

Надежда Федотовна спросила, почему он не остался там.

— Перевели на Север, — по лбу Голубева побежали морщины, и Ира невольно подумала: «Все-таки он уже стар. Глаза какие-то скучные, пустые. Нет, Грачев другой, совсем другой».

Голубев сел на диван, достал папиросы. Ира принесла большую ракушку и села рядом. Она ждала. Ждал и Григорий. Но не вытерпел и первый нарушил тишину:

— Вы не в духе, Ира?

Она мягко улыбнулась:

— Помните телефонный разговор? Кажется, вы обещали сообщить мне что-то очень серьезное?

Он взял ее маленькую теплую руку в свою, хотел сказать что-то, но в комнату заглянула Надежда Федотовна. Она, извиняясь, попросила гостя помочь ей передвинуть буфет.

— С удовольствием! — поднялся Голубев.

Ира позвала его на кухню мыть руки. Налила в ковш воды.

— Давайте полью.

И спросила неожиданно:

— Вы любите кого-нибудь?

— Я? Нет… Кроме вас, никого у меня нет. И не было, — он медленно вытирал руки. Ира поставила на полку ковш.

— Пойдемте к морю? — сказал Голубев.

— А в кино?

— Очень прошу вас, Ира, подарите мне этот вечер…

Дождь уже перестал сыпать, и черный плащ неба словно подрагивал на ветру. Это мигали звезды.

— Я привык к вам, Ира, — медленно сказал Голубев. — Шел, думал, на минутку, а вот… И так каждый раз. А у вас такой вид, будто плакать собрались?

Она молчала.

Они остановились около груды скользких камней. Голубев лихорадочно соображал, как же лучше сказать ей то, ради чего он пришел.

— Я скоро уезжаю.

— Куда? — вырвалось у Иры.

— На учебу. В Ленинград. Надо же и в культурном городе пожить. Правда, кое-кто против моей поездки.

— Кто же, если не секрет? — спросила Ира.

— От вас, Ирочка, секретов у меня нет. Могу сказать — ваш отец. Он теперь за адмирала и не хочет подписывать мой рапорт. Беда, что адмирал Журавлев в командировке, а начштаба болеет. Ума не приложу, что плохого я сделал вашему отцу?

— Чем же я могу помочь вам?

Голубев взял ее за руку и зашептал быстро, горячо, убеждая девушку в том, что она должна заставить отца рекомендовать его на курсы. Ради их будущего, ради ее, Иры, которую он, Голубев, так любит.

— Помните, дорогая, я забочусь не столько о себе, сколько о вас.

Ира смутилась. Лицо ее зарумянилось:

— Нет, нет, я сейчас ничего не скажу…

— Я люблю вас, Ирочка! Клянусь вам своей офицерской честью!

В его словах она вдруг уловила фальшь.

— Не нужно клясться.

— Хорошо, хорошо, не буду. Но как с отцом — вы так и не ответили?

Ира подняла с земли камешек и бросила его в Голубева. Потом спросила, читал ли он статью о Грачеве.

— Разумеется, читал, — смутился Голубев. — А что?

— Вам не жаль лейтенанта? — спросила она и, не дождавшись ответа, добавила: — Мне его не жаль: сам виноват. Отец не раз говорил ему, что с морем шутки плохи. Да, умная статья…

Голубев привлек девушку к себе:

— Понравилась?

— Талант, ничего не скажешь, — Ира сделала паузу. — Я бы ее автору руку пожала.

— Я ее написал! сообщил Голубев. — Ну, дайте вашу руку?

Ира отшатнулась от него:

— Вы?

— Я! — Голубев засмеялся.

«Ты сделал подлость!» — хотелось ей крикнуть, но она сказала другое:

— А почему не под своей фамилией?

Голубев вздохнул. Пишет он в газету давно. А. Царев — его псевдоним. Но он не гоняется за славой. Да и как-то неудобно — Грачев его подчиненный. А статья понравилась не только Ире, ее отцу тоже пришлась по душе. Статью на корабле обсуждали. Грачев чуть слезы не пролил.

— Вот вам и настоящий мужчина! — Он взглянул на часы. — Мне пора, Ирочка. На «Бодром» меня ждет инженер-конструктор. Я скоро вернусь, ладно?

Ира молча кивнула ему.

У себя на крыльце она подумала:

«Неужели Петя такой?..»

На вешалке она увидела шинель отца. Разделась и сразу — в комнату.

— Ну, как «Гамлет»? — спросил Василий Максимович.

— Не ходила.

— Почему?

— Раздумала… — Ире не хотелось говорить отцу о том, что она весь вечер провела с Голубевым. — Папа, а я знаю, кто написал статью.

Василий Максимович удивленно уставился на нее, он даже отложил в сторону книгу, которую читал.

— Кто?

Ира все рассказала ему.

— Я так и знал!

— Что ты знал, папа?

И тут Василий Максимович не сдержался, он стал говорить о том, что непорядочный Голубев, ее кавалер. В спину бьет, из-за угла… Петра бросила жена. Развод в письме просит, ему сейчас очень тяжело. Пошел на почту заказать с ней разговор.

— Боже, в чем же он провинился перед женой? — спросила Ира.

— Это тебе не надо знать, — буркнул Василий Максимович, снова взяв книгу.

Ира осталась стоять у окна, ей очень жаль Грачева. Глупо? Да, а ей все-таки жаль лейтенанта. Не везет парню. Жена бросила… «Эх, Петр, ты все хвалил свою Ленку».

Она подошла к дивану и совсем случайно задела книгу, лежавшую на краю стола. Голубев забыл ее, надо завтра же отнести. Ира машинально начала листать. Что это за бумага? Письмо? Да. Почерк Голубева.

«Вовка, салют! Я жив-здоров, хоть все еще в этом чертовом Заполярье. Скажи, тебе нужна романтика? Море, штормы, метели? Конечно нет. Вот и я такого же мнения. Скорей бы в Питер. Уже вроде клюнуло, осталось пробить тут одного усача…»

В Ире боролись два чувства: стыдно читать чужое письмо, но и не читать теперь нельзя.

«Ты спрашиваешь, есть ли кто у меня? Пристала тут одна крошка. Так себе, не очень. Но, пойми, тут не до выбора. Зато у нее отец влиятельный, тот самый усач. Он может завалить мою учебу запросто. Вот и приходится глазки строить. Эта крошка — дело временное. Серьезные виды у меня на Марину. Пишет регулярно, недавно приезжала. Кстати, ее батя-старик купил „Волгу“. Теперь вот и я учусь водить машину…»