Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Он уже говорил об этом адмиралу, но Журавлев лишь разводил руками: штормит море, где уж тут испытывать оружие. Можно совсем потерять торпеду.

Савчук сощурил глаза:

— Я вот войну вспомнил. Лодка несколько суток находилась на глубине: семь баллов море. И все же наш командир Грачев всплыл. Волнами бортовую обшивку сорвало в трех местах. Пришлось всю ночь чинить. Зато зарядили аккумуляторы, запаслись воздухом. — Он задумчиво посмотрел на море сквозь очки, потом сказал: — Я все о лейтенанте Грачеве. Петр капля воды — отец. Вы уж не обижайте парня.

— А ты, Евгений Антонович, вижу, заступаешься? — адмирал посмотрел на Савчука внимательно и, кажется, с укором. — С морем у лейтенанта размолвка. Оно и понятно — соленую воду глотать нелегко.

— Что, разве у него не получается? — насторожился Савчук.

— Сам у Грачева спроси, сам…

Помолчали. Потом Журавлев высказал свою обиду — почему это Савчук не пришел вчера к ним с женой? Весь вечер ждали, Надя пирогов напекла.

— Маша картину пишет, — сообщил Савчук.

— Какую, если не секрет? — поинтересовался адмирал.

— Портрет отца Грачева. Моряки-подводники попросили. Она всю неделю гостит у них.

— Там, в отдаленной бухте? — удивился Журавлев.

Евгений Антонович кивнул ему головой, потом заговорил о предстоящем походе. В минувшем году он тоже испытывал новое оружие. Выделили корабль, все шло хорошо. Потом море взбунтовалось, заштормило. Однако стрельбы решили проводить. Но, увы! Торпеду после залпа найти не удалось. Затонула.

— Почему? — спросил Журавлев.

— Если бы я знал, — Савчук зачем-то взялся за козырек серой кепки. — Полагаю, плохо ее подготовили моряки. Другой причины не вижу. У вас вот тоже на море неспокойно…

Адмирал перебил его:

— Мой Кесарев — лучший минер на флоте, уж он-то может готовить торпеды. Ручаюсь за него.

Савчук долго не уходил с палубы. Он внимательно наблюдал за работой моряков. Когда наконец торпеду втащили в аппарат и произвели сопряжение приборов, он направился в каюту. Тут его поджидал Грачев.

— Ну, расскажи, как тут оморячился? — улыбнулся Евгений Антонович.

Они долго беседовали. Петр ничего не утаил, что касалось службы. Да, тяжело, но он, кажется, все понял. Привыкает. Савчук сообщил ему, что по возвращении в Москву уходит в отпуск.

— Мать все еще в селе?

— Там, Евгений Антонович, — грустно сказал Петр. — Одна. Вас хотела повидать.

— Я давно рвался в те края, да адрес затерял. Ведь сколько лет прошло?..

Вскоре корабль отдал швартовы и, миновав узкое горло залива, вышел в открытое море. Волны туго ударяли в борта, корабль вздрагивал всем корпусом, словно в приступе лихорадки. Грачев приоткрыл дверь радиорубки. «Ох и злющее ты, — мысленно говорил он морю. — Кусаешься. Душу мутишь, старик Баренц! Я знаю, ты рад, что меня гонят с корабля. Чего зубы скалишь, рад, да? А вот не уйду с корвета, и баста!»

— Товарищ лейтенант, вахта на коротких волнах открыта, — доложил Зубравин.

Грачев сел на стул-вертушку, прислонился спиной к переборке. Вахту у приемника нес Симаков. Крылов подтрунивал над Гончаром:

— Капут тебе, Костя. Гляди — баллов семь будет. Не ешь риса с мясом, а то кишки марш сыграют!

Грачев одернул его, мол, к чему шуметь, ведь Симаков, может сигнал прохлопать.

«Я-то вижу, Грач, тебя уже мутит, — мысленно отвечал ему Игорь. — Вот вам и музыка моря, вот вам и „бродит в море ветерок, надувает парусок“.

Петра действительно тошнило. „На мостик не пойду, буду здесь“, — решил он. Снял с крючка головные телефоны и включил приемник. Тонкий голос выводил „Волжанку“. К черту, и без нее тошно. Петр изменил настройку. „В небе блещут звезды золотые, ярче звезд очей твоих краса…“ Грачев резко повернул ручку. „Ты любовь не гони, ты любви не стыдись, береги и храни, как наградой, гордись!“ Выключил приемник и приоткрыл дверь рубки. Море гудело. Каскады брызг обрушивались на палубу, она жирно блестела. В белесой дымке растаяли берега. Кругом — иссиня-черная вода. Прозвучали колокола громкого боя — боевая тревога!

Грачев поднялся на мостик и доложил командиру, что боевая часть к бою готова.

К бою готов… Не ради бравады произносятся эти слова и записаны они в Корабельный устав не по прихоти какого-нибудь канцеляриста. Если моряк сказал: к бою готов! — это надо понимать так: он будет держать оружие до тех пор, пока бьется сердце. И если суждено отдать жизнь — не дрогнет!

К бою готов… Это клятва моряка Родине, что не отдаст он на поругание свою землю, защитит ее от врага. Это клятва матери — не опозорит сын ее седин, невесте, которая где-то далеко-далеко бережно хранит в своем девичьем сердце любовь к нему. И если вы услышите — к бою готов! — знайте, эти слова произносят те, кто мерит свою жизнь делами народа, кого не страшат штормы, кто готов грудью своей закрыть амбразуру.

Вахта — это проверка на зрелость. На верность. На мужество.

Выслушав лейтенанта, Серебряков предупредил: связь с флагманом должна быть устойчивой. Он посмотрел на Грачева и не без горечи заметил, что лицо офицера побледнело. А что будет, если на море поднимется шторм? Серебряков боялся, как бы лейтенант опять не „скис“, и этим сам не вынес себе приговор. Он хотел было прямо сказать ему об этом, но в последнюю секунду раздумал.

„Не стану подстегивать, соображай сам, что к чему“, — подумал он.

— На вахте стоят надежные ребята, — после паузы сказал Грачев.

А Серебряков, словно не слыша его, неожиданно спросил о другом:

— Что будем делать с Крыловым?

— С Таней он… Я отдал им свою комнату.

Серебряков вскинул брови: а как же Лена?

Петр заставил себя улыбнуться:

— На гастролях. Замполит ездил к ней. Видно, так надо.

А сам с досадой подумал: „О рапорте — молчок. Интересно, куда меня переведут? Все равно, куда угодно!“

На мостик поднялся руководитель учения адмирал Журавлев. Грачев так и остался стоять у прожектора. Адмирал заговорил с Серебряковым. Петр уловил отрывки фраз:

— Лейтенант уже стоял вахтенным офицером.

— Слышал, слышал. Не мог по мокрой палубе до рубки добраться.

Грачева передернуло. Кто рассказал все это адмиралу? Ну, было такое — растерялся. Что ж, теперь казнить за это? Петр уважал адмирала. Особенно утвердилось это уважение после того, как он узнал историю со штурманом. Приехал тот на корабль три года назад. Жена должна была родить, а жить негде. Пришли они к адмиралу комнату просить. Адмирал спросил его жену, кого она ждет. Молодая женщина смутилась, но тут же ответила: „Сына. Моряком будет!“ Журавлев спросил, где они остановились.

„На Корабельной, у одной хозяйки. Муж у нее в море. Рыбак“.

Адмирал нагнулся к столу, достал ключ от своей квартиры и отдал штурману.