Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

— А как ревматизм лечат? — спросил повеселевший Пихтачев, ему понравился взгляд приятеля на лечение. — Часто болею!

Павел Алексеевич узнал, как лечат разные болезни, и все они лечились, оказывается, очень просто — «профилактикой»…

Давно уехал с Южного уволенный за невежество и пьянство ветеринарный фельдшер, а у Пихтачева на столе много лет стояла склянка с какой-то микстурой, подаренной приятелем для приема «вприглядку с запивом».

— Смотри, Павел Алексеевич, как бы запой без оглядки не получился, — наставительно посоветовал Пихтачеву Бушуев, но председатель демонстративно отвернулся от него.

— Бояться нечего, он живет по старой мудрости: если пьянка мешает работе — брось работу, — съязвил Иван.

Степан Иванович осуждающе поглядел на сына и вступился за Пихтачева:

— Помалкивай, зубоскал, поглядим, по какой пословице вы проживете.

— Народ, заходи слушать! Хватит, накурились! — закричал дядя Кузя.

Старатели вновь расселись по местам, и в комнате воцарилась тишина. Но рассказывать дальше Степан Иванович отказался, не желая портить отношения с Пихтачевым.

— Наутро пришли мы, — продолжала Наташа, — на рудосортировку, где отделяют руду от пустой породы. Ленточные транспортеры перевозят там сотни тонн руды и пустой породы, а людей почти не видать. В дробильном отделении стальные «щеки» дробилки ненасытно хватали и мельчили куски крупной породы, она шла по ленте на сортировочный конвейер. Там руда отделялась от пустой породы и поступала на фабрику, а пустая порода — в терриконик.

— А если представить себе на минуту, что нет этой рудосортировки, — перебил Бушуев, — тогда небось потребовались бы сотни рабочих на погрузку, дробление и перевозку руды?

— Просто невозможно все это представить, — сказал Иван. И, поглядев на отца, со вздохом добавил: — Там не старательские работы.

— Что говорить, разве старателю под силу такая махина! — согласилась Наташа. — Так вот. Фабрика у них находится в километре от шахты, и мы поехали туда поездом, который вез руду. Заехали в какое-то большое здание, и в вагоне сразу потемнело.

— Куда это вы прямо на поезде въехали? — громко спросил Пихтачев.

— В отделение приемных бункеров, — ответила Наташа, — оно вроде паровозного депо. Здесь руда разгружается и поступает в дробильное отделение.

Пихтачев махнул рукой.

— В общем, и рудник и фабрика — одна морока. Сломался там бункер или, к примеру, транспортер — и все, стоп, приехали…

— Не болтай, Павел Алексеевич, о чем понятия не имеешь, — оборвал его Бушуев.

— Пихтачев — наше начальство, он все знает, потому что газеты курит! — насмешливо крикнул чей-то молодой голос.

Пихтачев надулся, еле подавляя в себе желание выругаться недобрым словом.

Наташа рассказывала, как громко чавкали пузатые дробилки, с трудом пережевывая и глотая руду, как двигались ленты, создавая беспрерывный поток руды. И все это огромное отделение обслуживала одна дежурная.

— А женщин на фабрике много? — спросил Бушуев Наташу.

— Почти везде женщины, — ответила она. — У них ручного труда нет, только присмотр за машинами, все управление автоматизировано.

— Здорово мозги нам захламляет, — со злостью бросил Пихтачев и повернулся к Наташе спиной.

— Небылицы плетет, — поддержал его Краснов.

— Наташка прямо профессор: все знает и нас, дураков, поучает, — не унимался Пихтачев.

Его так и подмывало заспорить с Наташей, но она умышленно не отвечала ему.

— Есть там даже женщина-лауреат, Серафима Ивановна, — улыбаясь, объявила Наташа.

В комнату тихо вошел Рудаков, но его сразу заметили и почтительно расступились, пропуская к столу.

Рудаков был задумчив. Он пришел прямо от Степановых, куда явился вместе с матерью и сыном по приглашению Лидии Андреевны на день рождения Светланки, но праздник был испорчен по вине отца. Гости давно были в сборе и с нетерпением ждали хозяина — он с утра уехал с лесничим в тайгу открывать лесосеку для рудника.

Лидия Андреевна стала беспокоиться. По всем расчетам, Виталий Петрович должен был уже вернуться, тем более в такой день. Провожая его утром, она, правда, ничего не сказала о семейном празднике — ведь о таких событиях отцу не напоминают, — но была уверена, что он не поздравил дочку только потому, что не успел купить подарок.

И вот наступил вечер, стол давно накрыли, а Виталия Петровича все не было. Дольше ждать стало уже неприлично, дети хотели есть, и Лидия Андреевна, еще раз печально взглянув на пробежавшую мимо окна упряжку, пригласила гостей к столу.

Рудаковы отказались, заявив, что подождут хозяина, настали помогать расстроенной Лидии Андреевне угощать детей.

Вскоре появился и Виталий Петрович. Он слегка покачивался. Окинув гостей тяжелым взглядом, удивленно спросил: «Что за торжество?»

Из рук Лидии Андреевны выпала чашка, ей было стыдно за мужа перед гостями.

«У нас гости по случаю дня…» — выговорила она через силу.

Но Виталий, грузно усевшись за стол, перебил ее:

«А я тоже из гостей. Принимали лесосеку и промерзли до костей, ну и завернули к Гавриле Иптешеву погреться, а он угостил…» — Виталий Петрович подпер руками голову, закрыл глаза и тут же заснул.

«Сколько ждали! — закусив губу, сказала Лидия Андреевна, дрожащей рукой разливая чай. — Уж вы простите, что так получилось».

Гости, наскоро выпив чай, стали расходиться.

Прощаясь, Лидия Андреевна попросила Рудакова:

«Ему ни слова. — И со вздохом погладила Светланкину головку. — А тебе, дочка, пора спать».

Печальные, полные слез глаза Лидии Андреевны все еще мерещились Рудакову…

— Что, о Новом рассказывает? — спросил соседа Сергей Иванович, и тот молча кивнул.

— Скажу вам, она, то есть лауреат Серафима Ивановна, такое придумала, что теперь на всех обогатительных фабриках заводят, по всей стране. Ее даже в Москву к министру вызывали с докладом. «Правда» портрет печатала. Вот тебе и бабка! — с почтением добавил Кравченко.

Рудаков уже с интересом наблюдал за напряженными лицами слушателей, пытаясь разгадать, о чем они думают.

— Выходит, там бабы все мудрят и хозяйствуют, — обратился к Пихтачеву дядя Кузя.

— Мы в артели бабам только тачки катать доверяем, а там они хитрее мужиков. — Пихтачев, сбитый с толку, заметно присмиревший с появлением Рудакова, покачал головой.

— А это потому, что там соображать надо, — в тон ответила ему Наташа.

— Теперь все наши старухи за рудник будут, право слово, — заверил дядя Кузя.

Люди нехотя стали выходить в коридор, многие громко обменивались впечатлениями. Слышались возгласы:

— Рудник не чета нашим россыпушкам!

— Побасенки!..

— Горняцкий университет!

— Все это детские сказки, а нам не два по третьему! — высоким голосом кричал Краснов.