Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Подвигались медленно. Собака рвалась вперед, но старик Иптешев не отпускал ее от себя.

Штольня, пройденная в скальных породах, была частично разрушена, видимо, взрывом, но обвалилась не полностью. На каждом шагу попадались груды вывалившейся породы, метали идти и кое-где выбитые стойки и покореженные горным давлением подхваты.

У первой рассечки Быстрый остановился и глухо зарычал. Охотник поднял карбидку. Слева, в тусклом пятне, отброшенном лампой, замерцала кварцевая жила.

Иптешев поднес к ней свет и, затаив дыхание, смотрел на молочно-белую с золотыми вкрапинами жилу.

— Вот ты где!.. Тридцать лет шайтан тебя прятал… Где ты, шайтан? Я пришел к тебе, убивай меня!.. — исступленно шептал старик. — Молчишь? Значит, тебя тут нет… шаман обманывал, а я, дурак, ему верил!..

— Отец, — перебил его Федот. — Быстрый что-то чует.

Собака зарычала. Старик осторожно сделал два-три шага в глубь рассечки и только тогда рассмотрел лежащего поперек дороги медвежонка. Чуть дальше, свернувшись клубком, лежал пестун. Звери мирно спали.

Иптешев подвесил к креплению карбидку, еще раз осмотрел рассечку. Бесшумно подойдя к медвежонку, нанес ему три сильных удара топором, рассчитывая сразу разделаться и с пестуном. Зверь со стоном повернулся на бок и затих. Пестун проснулся, вскочил на четвереньки и оскалил пасть. Старик ударил вновь, но топор только резанул по шее. Медведь поднялся на задние лапы.

Гаврила хорошо знал этот медвежий прием: содрать лапой с затылка на лоб кожу и закрыть ею человеку глаза, взгляда которых медведь не выносил. Пестун замахнулся лапой, но опытный охотник ушел от схватки, и бурый крепыш лишь мазнул по ноге. Быстрый рванулся вперед и кинулся на медведя. Растерявшийся вначале Федот пришел в себя, поднял ружье, но между ним и медведем стоял отец.

Схватка с Быстрым была короткой: пестун разорвал собаку. Старик еще раз ударил медведя топором и отскочил в сторону. Один бросок — и зверь настиг бы охотника, но в этот момент Федот выстрелил в разъяренное животное, и оно грузно повалилось наземь. Старик выхватил нож, но тут же опустил его, почувствовав острую боль в ноге… Сел около покосившейся стойки, обхватил руками помятую медведем ногу.

Положив ружье на землю, Федот подбежал к отцу. Ощупал сапог, взвалил старика себе на плечи и, покачиваясь от тяжести, понес его к выходу. И вдруг за спиной из той же рассечки раздался яростный рев.

Собрав все силы, Федот рванулся вперед и выскочил из горы. Но здесь, потеряв равновесие, придавленный стариком, упал лицом в глубокий снег. Падая, мельком увидал Машу.

— Стреляй!

Раздался короткий хлопок выстрела. Услышав его, Федот хотел вскочить на ноги, но по грудь провалился в снег. Ползком выбрался он на утоптанное место возле входа в штольню. Выбрался — и замер. Огромная бурая медведица лежала совсем близко от Маши, разгребая лапами грязновато-красный снег.

Девушка вскинула ружье, вторым выстрелом прикончила зверя; он дернулся и тяжело выдохнул воздух.

Брат с сестрой вытащили отца из сугроба и положили на нарты. Гаврила приглушенно стонал.

— Надо везти в больницу, — решил перепуганный Федот.

— Вези, а я покараулю. Скорей возвращайся, свежевать медведя надо.

Федот оставил сестре лишнюю поклажу, стал на лыжи, перекинул за плечо отцовское ружье и потащил за собой нарты. Не рассчитанные на тяжелый груз, они сразу провалились в снег.

Идти было трудно, но вскоре охотник выбрался на твердый наст.

Поздно вечером он уже был с отцом в приисковой больнице.

— Ничего, старик, ничего! — успокаивал охотника врач. — Малость помял тебя мишка, но и ты у него в долгу не остался. Полежишь немножко, а там хоть отплясывай.

Иптешев стонал, вцепившись пальцами в свою жиденькую бороденку.

Врач обнаружил трещину в кости и наложил шину.

Старик с благодарностью взглянул на него и, через силу улыбнувшись, закрыл глаза.

— Дохтур, зови, пожалуйста, Федотку… Говорить маленько надо.

— После, после! Сейчас лежи, — попытался урезонить его врач.

— Позови, я совсем плохой…

Когда Федот в белом халате присел около отца на табуретку, Гаврила прошептал:

— Если совсем пропаду, помни место, показывай жилу Максимычу. — И, откинувшись на подушку, успокоившийся старик закрыл глаза…

Маша сидела у костра и подбрасывала хворост. Бывало, дома, просыпаясь утром от холода, она вот так же разводила огонь в камельке и готовила незатейливый завтрак. Старенькая избушка за ночь так остывала, что нагреть ее удавалось только к полудню, когда солнце выбиралось из-за гор и разгоняло густой холодный туман. В те дни, когда отец брал на охоту Федота, девочка оставалась на несколько дней одна.

Ни брат, ни отец не заметили, как она выросла.

Но однажды, возвращаясь с рыбалки, они услышали выстрел и увидели около избушки бледную Машу с дымящимся ружьем. Увидели и кровавый след зверя.

Это был первый Машин медведь. Он успел доползти только до первой ложбинки, там Иптешевы и добили его.

С тех пор Маша стала охотиться вместе с братом. Вместо они ходили и на ближайшую заимку — в школу. Вместе наткнулись на палатку у горы Медвежьей, где их встретила девушка с длинной русой косой. Это была Наташа…

С трудом Маша выговаривала потом незнакомые слова: «ком-со-мол», «штоль-ня», «гео-ло-го-разведка».

Костер еле тлел, угли затянулись серым бархатным пеплом и слегка дымили. Маша подбросила в костер груду сухих веток, они весело затрещали, вспыхнули. Длинные языки пламени, подпрыгивая над горящими ветками, окрашивали в красноватый цвет ближние кедры, покосившиеся столбы штольни и вытоптанный снег с чернеющей на нем грузной тушей медведицы. Пламя костра то приближало, то отдаляло куда-то в ночь длинные тени деревьев, а огромная тень медведицы бесформенным пятном плясала на освещенной лунной горе.

Тепло клонило Машу ко сну, и, боясь задремать, она поднялась, стала ходить вокруг огня.

Вспомнилась первая встреча с Петром на охоте, как он пришел к ним на заимку… Что делает сейчас ее Петро? Беспокоится, не знает, что думать, где искать… Наверное, обиделся! Не успела передать ему ни слова. Но зато теперь он будет гордиться ею…

На свет костра подлетел старый головастый филин. Усевшись на ближайшую пихту, он закричал почти человеческим голосом: «Ту-бу, ту-бу, ту-бу!»

— Что, филька, раскричался? Не рад гостям? — громко спросила Маша. И испугалась своего голоса, усиленного эхом. — Жила теперь наша, тебе здесь больше сторожить нечего, — тише добавила она.

«Ту-бу, ту-бу, ту-бу», — ответил ей филин и, тяжело взмахнув на прощание крыльями, низко пролетел над ней.

Пришел новый год, наступила вторая половина нашего века. Этот год на Южном встречали в каждом доме и как-то особенно весело. Всю ночь в избах светились золотые огоньки.