Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

Аэродром оказался плохо расчищенным, и летчик, сделав круг, повернул было обратно, но Степанов настоял на посадке. Приземляясь, самолет сломал лыжу, и начальник прииска заполучил на лоб шишку.

Встретившись, Рудаков посмеялся над ретивостью начальника.

— Ты, конечно, герой, но зачем же лыжи ломать? От этого только убыток казне.

— Казне убытка не будет, ремонт произведут за мой личный счет, — с мальчишеским задором ответил Степанов, растирая ладонью ушибленный лоб.

Позавтракали они у Степанова. Виталий Петрович уверял Лиду, что вкуснее не ел даже в самых первоклассных ресторанах столицы. Вкратце рассказал о московских новостях.

— Теперь понятно, почему нас неожиданно стали торопить с рудником, трест тоже повернулся по ветру, уже обвиняет в срыве и тому подобное, а дела у нас идут действительно туго, — согласился Рудаков и добавил, что ураган натворил много бед: сорвал со многих дворов тесовые крыши, унес и разбросал по тайге стога сена, порвал электрические и телефонные провода, повалил столбы высоковольтной линии, опрокинул и засыпал снегом конный обоз. Здание обогатительной фабрики теперь нужно строить заново. Целую неделю старатели заняты на восстановлении разрушенного стихией, и стройка рудника приостановилась.

Хозяин и гость поблагодарили Лиду за вкусный завтрак и вместе собрались уходить.

— Ты хоть вечером приди пораньше, ведь Светланки не видел, в школе она. Все ждет тебя, чтобы вместе пойти на лыжах. Хорошо, Виталий? — попросила Лида, мало веря тому, что просьба будет исполнена.

По дороге на конный двор Рудаков остановился у ветхого дома, в котором квартировал Пихтачев.

— Я зайду к Павлу Алексеевичу. После урагана он заболел и до сих пор не поднялся.

— Профилактика? — засмеялся Степанов.

— Нет, профилактику он бросил, лечат его наши врачи. При спасении людей вел себя героем и сильно простудился. Я вызывал из области профессора, боялся за него.

— Зайди, зайди к нему. Передай привет…

И они разошлись.

Дня не хватило для осмотра всех объектов строящегося рудника, и только под вечер Степанов добрался до нового горного цеха.

В чисто выбеленной комнате раскомандировки толпились в ожидании сменных нарядов старатели. Через всю стену висел лозунг: «Построить рудник к 1 августа — дело нашей горняцкой чести». В раскомандировке было накурено, шумно. У окна на тумбочке стоял радиоприемник, и голос диктора словно пытался перекричать многоголосный гул.

— Тише, ребята, чё раскудахтались, радио не слышно! — в сердцах закричал дядя Кузя и ударил в пол культяпкой.

Но передача в это время уже закончилась.

Заметив у окна Михайлу, дядя Кузя приковылял к нему.

— Здорово, старик, слыхал, бобовина какая! Гаврила учудил со своей штольней, обскакал москвичей.

— С перепугу, что они сами найдут, и наш Гаврила храбрый стал, даже к шайтану в логово полез. Теперь большую премию отхватит, — с завистью проговорил Михайла, завязывая бинт на больной руке.

— Говорят, на курорту после поправки собирается; будет, язви его, ванны принимать из нарзану со сладким сиропом. Это верно. У кого большие деньги, завсегда с сиропом, — тоном знатока сообщил дядя Кузя.

В углу комнаты, где за столом сидела группа старателей, Иван Кравченко громко говорил Бушуеву:

— Не веришь, что Гаврила Иптешев работника держит?

— Нашел кулака! — засмеялся Бушуев.

— Нашел, не перебивай. Ходил я сегодня в тайгу зайцев пугать. Дорога торная, ну и свернул к иптешевской заимке. Гляжу — Гаврила, а перед ним медвежонок, что Федот привел ему в последний раз. Гаврила разговаривает с ним, ровно с человеком. «Ваша, говорит, мамаша моего мохнатого друга разорвала, значит, ты должен служить мне».

— Дюже заливаешь, охотник!

— И дает, значит, Гаврила медвежонку коромысло с ведрами, а медвежонок коромысло как брякнет о землю, оно пополам, — весело закончил Иван.

В наступившей на миг тишине со скрипом открылась дверь из ламповой и появился Степанов.

— Ну и начадили! — сказал он, переступая порог задымленной комнаты.

К инженеру подошел Бушуев:

— Здравствуйте, Виталий Петрович! С приездом!

Старатели окружили Степанова, шумно здоровались с ним.

— Присаживайтесь к нам, Виталий Петрович, — пригласил Бушуев начальника к столу, на котором лежали газеты и журналы. — Мы тут беседу про наши обязательства ведем, послушайте. Говори, Иван! — обратился он к Кравченко.

Иван смущенно отказался:

— Чего мне говорить? Попроси лучше Виталия Петровича о Москве рассказать.

Степанов охотно рассказал о московских новостях и в заключение добавил:

— На днях от артели примем все работы по руднику, полностью оплатим их и поведем строительство государственным способом.

— А что будет с артелью? — спросил Бушуев.

— Это дело самих артельщиков. Кто хочет — останется в артели, а кто перейдет на государственные работы.

Несколько минут все говорили наперебой, радостно поздравляя друг друга. Хотели было качать Виталия Петровича, да помешал низкий потолок. Все время молчавший Степан Кравченко громко крикнул:

— Что раскричались да распрыгались, будто сто тысяч по облигациям выиграли? Хоронить артель скоро будем, не до веселья!

— Ах, батя, нашел о чем жалеть! Веселые похороны устроим… Не себя, а дряхлую старательскую добычу похороним! — воскликнул, Иван.

Его дружно поддержали. Когда стало потише, дядя Кузя ехидно сказал Ивану:

— Торопишься отпевать артель. Помирать нам рановато, есть у нас на гидравликах дела. На хозяйские работы не торопимся.

— А куда вы подадитесь? Отработаете весну, вода кончится — и все равно к нам придете! — посмеивался Иван.

Дядя Кузя, растолкав локтями любопытных, протиснулся к Степанову и, солидно откашлявшись, спросил:

— А как насчет заработка и льгот на казенных работах?

— Как поработаешь. А вообще-то будут выше.

— Значит, и усадьба, и огороды, и насчет коровки и чушки, там курей, утей разных — все как было? — не унимался дядя Кузя.

— Да, это все как было.

Степанов поднялся. Проходчики, громко переговариваясь, с шутками направились к огням штольни, сверкающим на темном склоне горы.

По вырубленным в горе ступенькам Степанов со старшим Кравченко вышли на узкоколейный путь, слегка запорошенный снегом. В подземелье было тепло и тихо, туннель переливался мягким электрическим светом. Лампочки под сводами слились в одну яркую нить. И где-то у конца этой нити неожиданно появлялись шахтные вагонетки. Спереди на кузовах подвешены карбидные лампы, откатчиц скрывают кузова, и кажется, что вагонетки ползут сами. До Виталия Петровича долетел задорный оклик:

— Берегись!

Этот оклик уже чудился Степанову гудком электровоза, что скоро заменит откатчиц. Посторонившись, Степанов пропустил вагонетчицу Ксюшу, о которой слышал мало хорошего.