Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

— Что пишет муж? — Степанов умышленно задал этот вопрос.

Не останавливаясь, продолжая толкать руками железный кузов, она нехотя ответила:

— Не пишет, видать, не до меня. Известное дело — все мужики кобели, только под старость святыми становятся, когда грешить уже не могут. — И Ксюша отвернулась.

Степанов только покачал головой. Остановил вагонетку, взял два куска породы и подбросил их на руке.

— Вместе с рудой и пустую породу выдаете? Думаете, о качестве лишь в газетах пишут?

Степан Иванович растерянно молчал, исподтишка грозя кулаком Ксюше. Но Ксюша беззаботно улыбнулась и толкнула вагонетку.

донесся уже из глубины штрека ее залихватский голос.

— Не серчай, Петрович, мы — старатели, с нас и спрос должен быть другой, — попробовал было отшутиться Кравченко, но, заметив досаду во взгляде начальника, замолчал и смущенно откашлялся.

Прошли в передовую выработку. Она была заметно искривлена: Борис Робертович неверно задал направление проходки. Здесь Федот кувалдой вбивал в грудь забоя короткий бур.

— Выработка имени нашего маркшейдера виляет, как пьяная, придется перекреплять вновь, — сердито сказал Степанов и добавил, обращаясь к Федоту: — Как золотишко?

— Большой золото, жила хороший, — тяжело дыша, ответил Федот.

Степанов взял у забойщика бур, осмотрел затупившуюся головку.

— Сколько времени «обуриваете»? — иронически спросил он.

— Второй сутки, ни черта не берет! Сама Катерина Васильевна целыми сменами здесь сидит, только перед вами ушла — расстроилась шибко. — Федот вытер руками куртки катящийся по лицу пот.

Виталий Петрович сел на валявшееся бревно крепежника.

— Вот она, старательская техника, Степан Иванович, с которой тебе жалко расставаться!

— Разве о ней речь, Виталий Петрович. Вечному старателю нашу жизнь жалко, хотя и трудная она бывала.

— А что жалеть, когда лучше будет? — сказал Федот.

— Ты без году неделя старатель — и помалкивай. А у меня дед полжизни, отец всю жизнь, да и я всю жизнь мыкался на старанке — и вдруг сразу конец! — Степан Иванович развел руками.

К ним подошла Наташа.

— Комсорг, здравствуй! Как дела?

Она привычным жестом сдвинула каску на затылок, и на ее высокий лоб скользнула прядка русых волос.

— Здравствуйте, Виталий Петрович. Дела неважные. А здесь особенно.

Кравченко разгладил длинные усы, насторожился.

— Руду не возим, говорят — вагонеток нет. А вагонетки под отвалом валяются да в ремонте. В нашем хозцехе не торопятся. Говоришь Краснову, а он только матерится.

— А ты, дочка, откуда все знаешь? — спросил Степан Иванович и с раздражением подумал: «Везде-то Наташка нос сует».

— По совету Сергея Ивановича провели комсомольский рейд, — ответила Наташа, поправляя на плече ремень кожаной сумки.

— Ну и что же? — спросил Степанов.

Наташа только безнадежно махнула рукой.

— Занеси-ка мне завтра весь материал по рейду, обсудим, кое-кому на хвост наступим! — прощаясь с Наташей, сказал Степанов и посмотрел на часы:

— Батюшки мои, второй час! Ох и достанется мне, Степан Иванович, от жены за эту ночную прогулочку!

— Не бойся, свидетелей много, защитим, — улыбнулся Кравченко. — Хорошие вести с иптешевской штольни, проходят ее дальше разведчики. Золотишко есть. Глаз не оторвешь! Недавно сам оттуда, — поглаживая усы, докладывал Степан Иванович.

Направились в соседнюю выработку, где Иптешева рулеткой замеряла забой.

— Маша! Передай отцу, что ему большая премия причитается за найденную жилу, уже получен приказ, — сказал Степанов.

— Вот спасибо! — негромко ответила Маша. — Он, пожалуй, теперь сразу здоровый будет.

— Значит, нынче есть на что и свадьбу справлять… «перестарка»? — подшутил Кравченко.

— У вас занимать не станем, — гордо ответила Маша и скорчила смешную гримасу.

Степанов предложил Кравченко завтра же создать смешанную комиссию — от прииска и артели — и начать оценивать работы. Тянуть с приемкой дольше нельзя, пришло время. Надо готовить и артельное собрание.

— Да уж считай, Петрович, что оно готово. Народ узнал, гудит, как в пчельниках. Задело крепко: дескать, и почету больше, и достатку.

Некоторое время шли молча. Степанов придирчиво осматривал выработки, мелом отмечал стойки, требовал их замены.

— А жаль мне артель нашу, — вновь вздохнул Степан Иванович. — До нее все старатели горемыками были. Артель нам силу дала, большие дела мы совершали обчеством, народом, значит.

У самого выхода из штольни, в которую с любопытством заглядывали яркие звезды, Степанов обнял старика за плечи и ласково спросил:

— А ты сам как думаешь поступать?

— Сам-то? Подумать надо, Виталий Петрович… Может, весну и в артели на гидравликах отработаю. Как начинал я здесь с артельной гидравлики, видать, и кончу ею, — ответил старик.

— Смотри, тебе жить. А сейчас по домам поехали, — заключил разговор Степанов, глубоко вдыхая смолистый запах кедрача.

Голос начальника прииска спугнул две тени, они шарахнулись и пропали в темной рассечке.

— Не хочу я с ним встречаться, хорошо, что не заметили, — с облегчением сказал Борис Робертович.

— Что с ним, что с Рудаковым всю бы жизнь не виделся, нужен он мне как гвоздь в голову, — с ненавистью прошептал завхоз. — А вчера Степаниха в лавке две пол-литры брала, написать можно и о пьянке.

— Так вот, я и говорю: писать надо чаще и от разных лиц, и вверху сразу насторожатся. Но в заявлении должен быть хоть один факт, а выводы ты делай, какие тебе угодно, дескать, дыма без огня не бывает. Обвал на Миллионном был? Факт? Факт. Ураган снес здание? Снес! А вывод я сам сделаю. Комиссия приедет и не согласится со мною — ее дело, я буду писать дальше, так сказать, искать правды. Демократия у нас для всех. Чаще повторяй ложь, она и покажется правдой. Надоест, наконец, и главку, и обкому — и уберут наших голубчиков, — излагал свою программу Борис Робертович.

— Надысь мы с Пихтачевым усидели литру, и он выложил мне про степановского батьку: сцапали его. Выходит, начальник — вражий сын, — подняв палец, сказал Краснов.

— Выходит, — охотно согласился Борис Робертович.

Краснов и Плющ замолчали, однако думали об одном — как озолотиться. Плющ догадывался, что Краснов скупает по дешевке ворованное золото, но не знал у кого. У Краснова тоже были виды на маркшейдера — тот знал все материалы разведки, мог указать, где следует пройти рассечки. Вспомнив разговор с «дантистом» Дымовым, Краснов решил не откладывать далее объяснение с маркшейдером и обдумывал, как получше подступиться к этому хапуге.