Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

В самой светлой и большой комнате женщины накрывали длинный ряд столов, в соседней — собрались покурить мужчины.

Разговор начал Степан Иванович Кравченко:

— Строится, хорошеет наш медвежий угол. Скоро город в тайге будет. А в первый раз с мишкой я встретился как раз у нашей теперешней конторы. Глухая тайга здесь была. Пошел я шишковать — кедровых орешков для сибирских разговоров на зиму заготовить. Залез на высокий кедр, обдираю с веток шишки. Вдруг внизу хозяин тайги как рявкнет!.. Гляжу, братцы, медведь ко мне лезет! Я со страху чуть не свалился. Стал выше взбираться, а он, подлец, за мной. Трах! Верхушка-то надломилась, и полетели мы оба вниз. Я в сучьях запутался, повис, а медведь разбился. Поутру слез я с кедра, ударил Топтыгина раза три для виду ножом, а после всем рассказывал, что один на один заколол…

— А ты, Степан Иванович, ловко заливать умеешь. Охотник, якорь тебе в глотку… Только следопыт-то из тебя не больно важный — Дымова не сыскал… — укоризненно вставил Захарыч.

По комнате прокатился смешок. Пихтачев попросил сидящего рядом Турбина:

— Расскажи-ка, Максимыч, молодежи насчет жеребьевки. Страсть любопытная история!

Егор Максимыч устроился поудобнее в кресле и не спеша заговорил:

— Приискатель я, вы знаете, потомственный. Еще дед работал у Демидовых на золоте. Да не выдержал и бежал вместе с моим папаней в тайгу. А тут их и подцепили. Заковали и на двадцать лет спустили под землю в медный рудник. Дед там и умер, под землей, — упал с прикованной тачкой в старую выработку… — Максимыч вздохнул, расправил бороду. — А отец удрал через ствол старой шахты. Добрался до золотых приисков — и все тут. Парень он был еще молодой, могутный, красивый, вроде твоего Ванюшки, Степан Иванович. С годок попрятался, а там женился на дочке кержака, да и пошел по золоту. Домой только в зиму приходил. Ему фартило. Его так и прозвали — «фартовый Максим». А домой все равно приходил в лохмотьях… Только у молодца и золотца, что пуговка оловца!

Слушатели придвинулись ближе. Турбин замолчал и весь ушел в воспоминания. Потом вновь неторопливо заговорил:

— История эта вышла, когда жили мы на заимке Незаметной, где теперь прииск. Весной собрался отец и пошел на здешний ключ Банный. Бил, бил шурфы… Как назло все пустые. Не знает, что делать. А тут на его шалаш как раз набрели два бродяжки-золотоискателя. Сели у костра и давай уговаривать. Ключ, говорят, есть богатый, да без откачки воды не взять. А с откачкой нужна артель не меньше четырех человек. Говорят, и продукты есть, завезли еще зимой на нартах, до осени хватит как раз на четверых. Там и товарищ ждет с лошадьми. Подумал-подумал отец и согласился. Закопал в приметном месте свое барахлишко, взял топор и пошел. Идет, на ходу зарубки на деревьях делает, чтобы не потеряться обратно. Дороги тогда были известные — пеший не везде пройдет.

В комнате стояла тишина. Максимыча никто не прерывал.

— Добрались до ключа. Теперь он Шальным называется, на Каменушке. Сейчас туда два часа лету, а они двадцать пять дней до него добирались. Однако добрались не зря. Золото и вправду шальным оказалось. Но и работы с ним хватало. С зорьки дотемна не вылезали из ямы. Переспят часок-другой, перекурят наспех — и опять за лопаты. И как их не завалило там! Грунт неустойчивый попался, а крепить некогда… Посмотрел бы на них Виталий Петрович, меньше бы ко мне придирался за технику безопасности!

Максимыч выразительно глянул на Пихтачева.

— Продуктов до осени хватило. Но в обрез. Оставили только запас на обратную дорогу… Шахтенку затопили, замаскировали, чтобы до весны никто не заметил. Первые два дня шли с утра до ночи, а на третий лошадь сломала ногу. Пришлось прирезать. Мяса, сколько могли, взяли с собой. По ночам больше не двигались: за вторую лошадь боялись. А спать-то все равно не спали. Каждый за свое золото опасался. Друг другу перестали доверять.

Протянули так суток пятнадцать, а заимки, где оставили продукты, не видно. Сбились с пути и сами не знают, где бродят. А тут дожди зарядили. Есть нечего. Остался небольшой кусок конины, да и тот порченый. Однако решили сберечь его про самый черный день. Стали искать ягоды, орехи. Да много ли их поздней осенью? И вот решили, что завтра зарежут коня. Повеселели, двинулись дальше. В сумерках подошли к горной речке. Бурная такая. Срубили березу, перебросили вершиной на другой берег. Отец, Иван и Кирилл перебрались хорошо. А последний, Данила, задери его медведь, тот что переправлял коня по реке, чуть не сорвался с бревна и выпустил узду. Коня течением бросило прямо на камень. Ударился, нырнул раза два и пропал. Известно, доля приходит золотниками, а недоля — пудами. Бросились искать — ну, где тут! Видят золотоискатели: смерть. И последний кусок тухлой конины потонул вместе с лошадью.

Максимыч замолчал.

— А дальше? — почти шепотом спросил Вася.

— А дальше поняли: всем из тайги не выбраться. Пошел снег. Одежонка летняя. От голода последние силы пропадают. Кого-то из четверых нужно кончать. А кого? Кто послабее?

Максимыч снова умолк, словно собираясь с мыслями. Но сейчас же глухо заговорил опять:

— Первым Кирилл начал: «Кто, говорит, лошадь потерял, пусть тот и отвечает». Однако отец не согласился. Предложил по-честному — бросить жребий. Данила нашел в кармане бумажку, разорвал ее на четыре части, на одной углем крест вывел и передал самому слабому — Кириллу. Тот снял картуз, положил в него бумажки, встряхнул несколько раз. Иван, белый что снег, снял шапку, перекрестился, выхватил бумажку — и в сторону. Развернул трубочку — жизнь. За ним подошел Данила. Этот посмотрел бумажку сразу. Тоже без креста. Очередь за отцом. Вытащил не торопясь, а Кирилл развернул свою, последнюю. Развернул и завыл диким голосом…

Рассказ оборвался: в комнату вбежала нарядная Наташа.

— Пошли быстрей к столу. Пошли, пошли!

Гости двинулись в большую комнату. Здесь пахло хвоей: стены были убраны скрещенными пихтовыми ветками. Столы ломились от изобилия снеди. Тут и традиционные рыбные пироги, сибирские шаньги, огромный медвежий окорок, жареные таймени, глухари. На больших деревянных блюдах, специально вырезанных для свадьбы, дымились пельмени. Бутылки с вином чередовались с графинами, наполненными самодельными ягодными настойками — брусничной, малиновой, клубничной, смородиновой. Посреди стола красовалась приискательская «вишневка»: в четвертной бутыли со спиртом одиноко плавала неизвестно кем завезенная на прииск темно-красная вишенка. В углу, на отдельном столике, стоял бочонок с пивом и рядом — два берестяных туеса с медовухой.

Гости шумно рассаживались.

На красном месте сидели молодые. Маша была в белом шелковом платье, в черные косички вплетены живые цветы подснежника, смуглое лицо румяно от смущения. Петро, в синем костюме и белой рубашке, держался натянуто. Рядом с невестой сидел ее отец, а дальше — Рудаков, Быкова, Вася. Около Петра сели Наташа, Иван и супруги Степановы.