Георгий Лезгинцев - В таежной стороне

— Петро! Держись проще! Что ты как будто аршин проглотил? — шепнула Наташа. — У тебя глупый вид.

— Это, Наташенька, от отсутствия жениховского опыта, — так же шепотом ответил он, — В следующий раз буду иметь лучший вид… — И он чуть не вскрикнул: Маша под столом больно ущипнула его.

Иван постучал ножом по графину, устанавливая тишину. Худой и бледный, старик Иптешев, только что оправившийся от болезни, поднял наполненный вином стакан.

— Моя долго-долго живет на свете. Старый время много горя видел. Совсем темна-темна был. Федотка, Марья Советский власть на ноги поставил. Грамоту дала, свет дала, хорошую жизнь дала… Хорошо мой дочка, частливо жить будет. Хороший человек замуж идет. Моя желает им полный дом детка.

На глазах старика блеснули слезы. Ему хотелось очень много сказать и дочери, и сыну, и всем этим людям, таким близким и дорогим. Но слов не находилось.

Выручил его Турбин.

— Выпьем за молодых, за то, чтобы Маша была мать-героиня! — во весь голос крикнул он.

Все поднялись. Зазвенели стаканы, рюмки, бокалы.

— Марья! — позвал успевший где-то выпить и уже захмелевший Захарыч. — Поднеси-ка сама всем по чарочке.

— И когда это ты, батя, успел заправиться? — спросила отца Наташа.

— Бутылочку чайкю я уже испил, дочка! — виновато признался Захарыч.

За столом снова зашумели.

Маша, зардевшись от смущения, неловко взяла поднос и понесла по кругу. Руки ее дрожали, вино расплескивалось.

Гости, делая вид, что не замечают ее смущения, с дружеской улыбкой один за другим брали рюмки. На другой поднос, с которым шла вслед за Машей расфранченная Ксюша, бросали подарки — золотые колечки, серьги, деньги. А подарок брата, шкуру огромного медведя, и на поднос было не уместить. Когда Маша подошла к Виталию Петровичу, тот положил на поднос новенькую сторублевку и ключ.

Маша удивленно взглянула на начальника прииска.

— Эх, ты! Охмелел, паря, видать, путаешь вилку с бутылкой, — сказал Захарыч.

Но Виталий Петрович только усмехнулся:

— Бери, Маша, бери! Это ключ от первого нового жилого дома, который тебе и Петру построил прииск.

Все захлопали в ладоши. Кто-то басовито выкрикнул «Горько!»

— Вон кому мои мастера новый домик у околицы отгрохали! — подал голос Захарыч. — Значит, у молодца не без золотца, а у красной девушки не без серебреца…

— Шабер! Сосед! — позвал Бушуева Степан Кравченко. — Давай выпьем!

— Прошу внимания к оратору! — кричал Вася, вытирая пестрым платком веснушчатую физиономию.

Заложив одну руку за борт черного пиджака, а другую вытянув прямо вперед, он начал:

— Если всем молодоженам будут выдавать новые дома, то я готов… так сказать, осчастливить человечество…

— Но дома выдают только один раз, при первом браке. Не думай, что каждый раз, как ты задумаешься о человечестве, ты будешь получать квартиру, — под общий смех заметил Виталий Петрович.

— Да и кто за тебя, воробья, пойдет? — закричал Федот.

Вася вздохнул, скосив глаза на покрасневшую до слез соседку — маленькую и такую же курносую, как он, молоденькую учительницу.

— Найдутся и такие, что пойдут с охотой, все зависит от Василия Николаевича…

И чистым, звонким голосом Вася пропел, ко всеобщему удовольствию и крайнему замешательству учительницы:

— Не свисти, свистун, учителку в краску вогнал! — возмущался Захарыч.

Подвыпивший Вася, все время бросая взгляды в сторону Быковой, произнес целую речь о пользе жизни семейной, «оседлой», о том, как важно человеку мыслящему иметь верную, тоже «культурно мыслящую» подругу жизни.

— Завидки берут, когда ты трепешься, — смеясь, сказал Иван.

— Мне все завидуют, потому и затирают меня как оратора и мыслителя, — отшучивался Вася.

Старик Иптешев, застенчиво улыбаясь, тихонько покачивал головой, как бы призывая гостей быть свидетелями его счастья.

— Смотри, батька от радости аппетит потерял, — Федот кивнул сестре на тарелку отца. Еда на ней была нетронутой.

— Что куражишься, Гаврила, закусывай! — закричал Степан Кравченко и потянулся к нему со стаканом вина.

Они выпили, но старик, равнодушно осмотрев богатый стол, пожевал черного хлеба.

Маша вышла из комнаты и вскоре вернулась с полной тарелкой тонко нарезанных кусочков сырой мороженой рыбы. Старик благодарно посмотрел на дочь.

— Чудак ты, Гаврила! На столе царская закуска, а его на строганину тянет, — Степан Иванович пожал плечами.

Наташа поставила на стоя пышущий жаром ведерный самовар и нараспев пригласила:

— Чай пить — не дрова рубить, налетай, пока крепкий!

В шум веселья ворвались голосистые переливы баянов, и гости, встав из-за стола, устремились в соседнюю комнату.

Под звуки вальса по комнате закружились пары, танцевали все — молодые и старые. Катя незаметно для окружающих следила за Рудаковым, ждала, что именно сегодня он заговорит с ней. Но около него все время были люди.

— Как душно! — раскрасневшаяся Катя обмахивала лицо вышитым платочком. — Пойдем на улицу, Ваня.

Они вышли на крыльцо. Вася проводил их ревнивым взглядом. На улице было тихо. Легко дышалось здесь в этот необычно теплый для сибирской весны вечер. Где-то за вздувшейся от большой воды, почерневшей рекой страдала одинокая гармонь.

— Хорошо у вас на Южном… — говорила Катя. — Какой здесь хороший народ!

— А чем хуже на Новом? — спросил Иван.

— Видишь ли, Ваня, там тоже хорошие люди. Но здесь я чувствую себя особенно легко и свободно. Мне доверили большую работу. Все начинаем заново, и я изо дня в день ощущаю, вижу, что получается. На моих глазах меняются люди. А в этом большое счастье. У меня все время настроение превосходное, словно лечу на крыльях. У нас чудесные ребята, спайка великолепная, дружба настоящая, и я убеждена, что дело пойдет отлично… Вы всё впитываете как губка, работать способны сутками, не считаясь ни с чем. Я сама в работе горячая и люблю таких людей.

Скрип открывающейся двери остановил Катю. На пороге в обнимку появились Пихтачев и Захарыч, они высокими тенорками тянули:

Заметив Быкову, певцы поспешно развернулись и нырнули в дом, захлопнув за собой дверь.

Катя вздрогнула от знобящей прохлады, и Иван заботливо укрыл ее своим пиджаком. Уличный репродуктор донес до них мягкий лирический голос: «Я вас люблю, люблю безмерно…», и Иван тихим баритоном повторил слова арии. Вновь скрипнула дверь, выглянул Вася, посмотрел на молодых людей, услышал Ивана и снова исчез.

Подойдя к кругу, в котором плясала Наташа, Вася поманил ее пальцем.

— Что случилось?

— Пляшешь?