Георгий Лезгинцев - Рудознатцы

Главный инженер недовольным тоном возразил:

— Я всегда защищаю привилегию быть несогласным, но настаиваю при этом на равной ответственности при разрешении разногласий. Другого оборудования у нас сейчас нет, уважаемый Михаил Васильевич.

— Не будем мудрствовать лукаво. Скажи, Виталий Петрович: с какими экскаваторами ты начинал строить Кварцевый?

— С двухкубовыми.

— А сейчас там работают восьмикубовые, проходит опытное испытание двенадцатикубовый, так? — повернувшись к Парамонову, спросил Северцев.

Тот дипломатично промолчал. Северцев задавал ему все новые и новые вопросы:

— Самосвалы мы с вами на Сосновке имели трехтонные, потом десятитонные КрАЗы, так? Теперь двадцатипятитонные БелАЗы, их уже сменяют сорокатонные, так ведь? В серию скоро запускаются семидесятипятитонные, испытывается опытный образец стодвадцатитонного самосвала, это вам известно, товарищ главный инженер? — Еще раз перелистав ведомость, он опять недовольно заметил: — Бесшаровые мельницы диаметром пять и семь метров… Почему? При такой огромной производительности комбината экономичнее будут мельницы девяти- и одиннадцатиметровые, согласны?

— Согласен, но их еще нет, — буркнул Парамонов. Он злился на директора: вечно всем недоволен, больше всех ему надо…

— Еще раз вам говорю: и не будет, если мы не заложим их в проект! Вы знаете, что у нас в стране из десяти работоспособных мужчин и женщин девять уже работают? Людей больше не добавишь, нужно резко повысить производительность их труда за счет внедрения мощных машин и автоматизации процессов!

В спор вмешался Степанов.

— Мне сегодня нужно заявку писать. На какое оборудование прикажете сочинять? — хитро улыбаясь, спросил он.

— Конечно, строительство комбината будет вестись на сегодняшнем серийном оборудовании. А руда через пять лет должна добываться оборудованием в три-четыре раза более мощным. Его мы сегодня должны заложить в проект, сконструировать, испытать, запустить в серию. Вот наш конкретный вклад в научно-техническую революцию в горном деле… — Северцев отдал Парамонову злополучную ведомость для переделки.

Главный инженер встал и молча удалился.

— Что еще мне записать в предложениях министру? — попросил совета Степанов.

Прежде чем ответить, Северцев закурил и задумался.

— На первое время проси импортные буровые станки и самосвалы, ты уже писал о них министру. Второе: пока, к сожалению, у нас нет комплексных инженерных фирм, но есть специализированные строительно-монтажные организации. Нужные тебе необходимо закрепить за стройкой комбината.

Степанов, соглашаясь, закивал головой. Прозвенел телефон. Северцев подошел к столу, снял трубку.

— Когда же будет готова, в конце-то концов, ведомость оборудования по Заполярному? — услышал он дребезжащий голос Филина. — Мне за вас досталось от министра. Немедленно привезите ее!

— Старая спецификация не годится. Новая будет готова к утру. — На щеках Северцева заходили желваки.

Трубка зашипела, и Михаил Васильевич еле разобрал:

— Я уже написал рапорт о вашем освобождении за срыв сроков проектирования и другие художества… Я информирован о вашем заключении. Подумать только — выступить против главка. Непостижимо!

Дальше слушать он не стал.

«Всего несколько месяцев назад, — думал он, — Северцев был пригоден для министерской должности, председатель совнархоза приравнивался к рангу министра. А теперь стал не годен для директорской. Что изменилось с тех пор? Северцев остался таким же, каким был несколько месяцев назад, хуже не стал, глупостей как будто не натворил, работал, как обычно, с душой…»

—Кто это звонил? — поинтересовался Степанов.

— Кто?.. Борец за… свое кресло.

— Видать, мужик душно́й — пахучий, значит.

С громким стуком широко раскрылась дверь, и в кабинет ввалился незнакомый, лысый, с густыми бровями, пожилой человек в куцем пиджачке, на котором пестрели колодки от медалей.

— Я член комиссии по расследованию вот этого заявления, познакомьтесь, — приказным тоном сказал пришелец и передал Северцеву бумагу.

— Оставьте, я познакомлюсь. А сейчас я занят, извините, — с удивлением глядя на члена комиссии, ответил Северцев и положил заявление в папку.

— Оставить не могу, прочтите при мне, — предупредил пришелец и уселся против Северцева.

Михаил Васильевич повернулся к Степанову, продолжая прерванный разговор:

— Третье: нужно записать поручение машиностроителям — о новом оборудовании. Проблема эта долгая, на нее уйдет несколько лет. Возьмем пример с разработкой технологии добычи алмазов — нам приходилось много плутать в неизвестном, возвращаться назад, не раз начинать все сначала, отказываться от, казалось, решенного… Тернист путь первопроходцев, особенно в науке…

Член комиссии вытащил из кармана платок, громко высморкался и, утирая платком нос, заметил:

— В этой бумаге все точно написано, вы сами подтвердили: частые переделки и, значит, брак в работе.

— Вы кто, простите, по специальности? — поинтересовался Степанов.

— Это не имеет для вас значения. В данное время пенсионер и член комиссии, — снисходительно ответил пришелец.

Степанов показал Северцеву три деловые бумаги. Михаил Васильевич сразу подписал две из них, третью отодвинул.

— Срок записал ты по мельницам «Каскад» нереальный. Назови предельный срок выдачи чертежей! — попросил он.

— Вчера, — упорствовал Степанов. Хотя прекрасно знал, что чертежи по мельницам ему так-то уж срочно и не нужны, на стройке пока нет цемента, металла, не хватает рабочих…

— Липовый график я подписывать не буду, — возвращая бумагу Степанову, сказал Северцев и начал читать поданную ему бумагу.

Эта бумага была без подписи и разоблачала злоупотребления директора. В ней перечислялись известные всем сотрудникам института недостатки в научных и проектных разработках — недостатки, о которых не раз говорилось на общих собраниях, которые отмечались в приказах директора института. Много места в заявлении отводилось денежным премиям: директор произвольничает, своим приближенным платит без счета, а истинных творцов зажимает; квартиры распределяет, как ему вздумается. Писалось и о моральной неустойчивости директора: бросил свою семью, вступил в преступную связь с подчиненным ему геологом Малининой и разбил и ее семью, а самое довел до самоубийства. Северцева нужно немедленно снять с работы и судить по всем строгостям революционного закона только за развал одной Сосновки. Было еще что-то неразборчиво дописано, но Михаил Васильевич разбирать не стал и, вернув бумагу пенсионеру, подумал: «Это тюремный привет мне от Птицына». Насупив густые брови и впившись в Северцева острыми глазками, пришелец как бы вопрошал: что ты есть за человек?