Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Асамон лежал на топчане, закинув руки за голову. Его глаза были устремлены вверх и влажно блестели, как два огромных темных агата. Но мальчик не видел щедрых потоков, льющихся в окно, и даже стены вокруг, сложенные из тесаных глыб и грубо измазанные известью, для него не существовали. Какая-то новая, еще непонятная сила владела его воображением. Всем существом он угадывал ее тайную прелесть и те неизъяснимо прекрасные ощущения, прежде недоступные, не простиравшиеся дальше обычного любопытства, которые она сулила. Он чувствовал, как горит лицо и все тело. Но разум, еще неопытный, был бессилен что-либо объяснить; он метался, словно зверек в клетке, посреди бушующего в крови пожара.

Асамон сел на расстеленной козьей шкуре, озираясь, как после долгого забытья. Придя в себя, он прислушался.

Мегакл, наставник мальчика, спал в своем углу, возвышаясь на ложе темной глыбой. Сон старого воина был чуток — Асамон знал это. Он ступил на каменные плиты пола и, не надевая сандалий, двинулся к выходу.

Но уйти незамеченным ему не удалось. Наставник тотчас поворотил на шорох свою большую львиную голову. Хрипло осведомился:

— Ты куда?

Асамон замер и, ничего не ответив, скользнул за дверь.

Его потерянное лицо и глаза, вспыхнувшие на миг в свете луны заставили Мегакла стряхнуть остатки сна. Он приподнялся на локте.

Стрелой пролетев расстояние около плетра, Асамон отступил в тень за колонну. Прислушался. Он не хотел, чтобы Мегакл увязался сейчас за ним. Но сзади было тихо. Асамон быстро пересек пространство до гимнасия, называемого здесь Мальфо, нырнул под его гулкие своды, обогнул здание Совета — Лалихмион, и появился с противоположной стороны у выхода, ведущего на торговую площадь. Площадь была светла и пустынна. Агораномы, надзирающие за торговлей, строго наказывали всякого, кто пытался устроить в общественном месте ночлежку. Хотя нижний город, лежащий за стенами акрополя, был переполнен.

Асамон сбежал по ступеням гимнасия и двинулся в направлении северных ворот.

Камни городской площади еще хранили полдневное тепло, но в воздухе ощутимо тянуло речной прохладой. Миновав городские ворота, Асамон оказался на улице, которая тянулась вдоль стен акрополя и называлась Дорогой Молчания. Он ускорил шаг и спустя короткое время вышел на берег Меняя.

Легкий ветерок слегка рябил ночные воды, и вся поверхность реки переливалась серебряными блестками. Мальчик оставил одежду на камне и бросился в воду. Она была теплой, и, чтобы остыть, он заплыл на середину, где течение было сильнее, а нагретые за день поверхностные воды мешались с глубинными, прохладными струями. Но этого ему показалось мало. Он взялся нырять до дна и, ухватившись за водоросли, подолгу не показывался на поверхности. Какая-то крупная рыба, потревоженная ночным купанием, скользнула по плечу и заставила вздрогнуть. Он подумал — как хорошо, что это всего лишь Мений. Окажись он сейчас в Египте на берегах великого Нила, он бы давно стал добычей прожорливых крокодилов. Странно, что сами египтяне почитают этих мерзких тварей за божество и не истребляют их.

Бывая с отцом в Египте по торговым делам, Асамон не раз наблюдал, что даже собаки на берегах Нила, когда хотят напиться, ведут себя крайне осторожно. Они бегут вдоль берега, держась от него на расстоянии и зорко всматриваясь в поверхность воды. Вдруг собака бросается со всех ног к прибрежной кромке, чтобы сделать глоток-другой, и тут же отскакивает в сторону. Затем она бежит дальше и время от времени повторяет этот маневр, пока не утолит жажду.

Вдоволь наплававшись, Асамон вышел на берег. Смуглая кожа мальчика покрылась пупырышками, но он чувствовал себя освеженным.

Течение снесло его шагов на полтораста от камня, где была оставлена одежда. Но когда Асамон вернулся на старое место, одежды там не оказалось.

Он огляделся.

В стороне, под крепостной стеной, маячили разбитые палатки, навесы и многочисленные повозки с дышлами, упертыми в землю. Кое-где еще дымились потухшие костры. Вор, скорее всего, пришел оттуда и туда же вернулся.

Асамон выбранил себя за легкомыслие и хотел уйти, как вдруг коварный план в одно мгновение созрел у него в голове. Он быстро присел за камень и под прикрытием береговой кромки метнулся в камышовые заросли. Вор, если он действительно оттуда, наверняка следит за ним — ведь ему важно убедиться, что все сойдет благополучно, без опасных последствий.

Асамон затаился, зорко всматриваясь в это убогое становье. И не ошибся…

Некоторое время спустя солома под одним из ближних к нему навесов зашевелилась, и над копной показалась лохматая голова. Вне сомнения, это и был вор. Лица мальчик не разглядел, но, судя по развороту головы, взгляд человека был обращен сюда, к камню. Он явно недоумевал, куда мог подеваться тот, кого он ограбил? Только что стоял, и вдруг исчез. Словно провалился сквозь землю.

Вор даже привстал на четвереньки, настолько это исчезновение его озадачило.

Асамон с досадой подумал, что знать вора, пусть даже в лицо, и поймать его за руку — совсем не одно и то же. Украденная одежда наверняка спрятана в укромном месте и теперь ее не вернуть. Устраивать обыск посреди ночи в его положении нелепо. Но зло должно быть наказано.

Глаза Асамона сверкнули бешенством.

Он выждал порядочное время, пока вор не убрался на свое место. Прислушался… Все в округе замерло, погрузившись в сладкую предутреннюю дремоту. Стараясь не хлюпать в болотистой жиже, Асамон выбрался из своего укрытия и, крадучись, как рысь, достиг ближайшего к нему кострища. Из-под толстого слоя золы он выхватил тлеющую головешку, слегка на нее подул. Синие огоньки пробежались по накаляющимся угольям. Асамон помахал ею над головой, сильнее раздувая огонь. Вытащил из костра еще одну. И в два прыжка оказался перед навесом. Он сунул головню под копну, к ногам спящего, чтобы тот раньше времени не почуял. Вторая, прочертив в ночи огненную дугу, полетела в стоящую рядом повозку, тоже набитую соломой. И метнулся прочь, к городским воротам, которые находились отсюда в какой-нибудь сотне шагов.

Уже стоя под аркой в створе ворот, Асамон увидел, как в черной тени под навесом полыхнули вверх длинные языки пламени. Раздался дикий вопль.

Оставаться тут дольше было небезопасно, его могли заметить, и Асамон побрел прочь, голый, весь заляпанный болотной грязью. В таком виде он переступил порог своего жилища.

Мегакл, развалясь на ложе, обгладывал баранью кость и явно поджидал питомца. Перед ним стояла корзина с едой, припасенная еще с вечера. С возрастом в характере наставника появились две забавные черты — он перестал соблюдать меру в еде и сделался излишне многословным.