Георгий Свиридов - Охотники за алмазами. Открытие века

— Предположение Губкина, к сожалению, осталось пока предположением. Не подтвержденным практикой, хотя там перед войной работала очень серьезная экспедиция, — Георгий Петрович встал и подошел вплотную к Далманову. — Я должен вот что сказать вам, Фарман Курбанович. Вы еще очень молоды и неопытны. Все увиденное, или услышанное, или вычитанное вами в подшивках старых газет вызывает в вашем воображении десятки смелых предположений. Что поделаешь! Со временем это пройдет, ибо, как говорят, молодость — это такой недостаток, который с годами исчезает. А вот мне нельзя ошибаться. И потому к каждому выводу я подхожу очень осторожно. Пока не получу исчерпывающих данных разведки, не сопоставлю анализы вынутых проб, пока все не обдумаю. До тех пор, к вашему сведению, все предположения для меня представляют лишь гипотезы, а не открытия. Гипотезы! И вы сами знаете, что наша профессия требует именно такого подхода, ибо каждая скважина обходится государству в кругленькую сумму. В нашем деле, в разведке, в бурении, геологическая наука идет впереди, как проводник в походе, указывает путь, ставит точки для буровых. Ученый совет, только он один, несет всю полноту ответственности за целесообразность всех затрат. Я уже более трех десятков лет тружусь в нефтеразведке, а вы пока лишь делаете первые шаги. Мой долг, как старшего, помочь и предостеречь от ложных шагов. Помочь и предостеречь!

Казаминов сделал паузу и удивленно посмотрел на Далманова, который чему-то улыбался. И эта улыбка обожгла. Георгий Петрович понял, что говорил впустую, и сухо взглянул на подчиненного. Потом уселся в свое кресло за письменным столом. И пожалел о том, что переиграл, что отменил свое распоряжение. Черт с ней, с перспективной Борисовкой! Услать бы азербайджанца на север, в глубь тайги, куда и письма идут по две-три недели… Пусть хлебнет лиха! Казаминов снова посмотрел в продолговатые глаза Далманова, которые, как ему казалось, опять нахально поблескивали. И коротко заметил:

— А я, между прочим, могу не только убеждать, но и приказывать.

Далманов как-то сразу сник, потух блеск в глазах, словно внутри погасили лампочку. Молча собрал свои бумаги и стал запихивать в портфель.

— Поздно, Георгий Петрович.

Эту фразу можно было принять за дерзость и тут же отхлестать Далманова. Но Казаминов придал ответу иной смысл:

— Нет, еще далеко не поздно. Успеть можно! Вода в реке не везде спала.

— Совсем в другом смысле поздно, говорю, — признался Далманов. — Я же вам сразу доложил: оборудование демонтировали, вышку разобрали, все упаковали как следует, погрузили на баржи, ну, и они пошли. Уже третий день плывут.

— Как плывут? — Казаминов подался вперед, брови угрожающе сошлись у переносицы.

Далманов выдержал взгляд:

— С катером… Теперь уже по Оби, за Томском! — А мою телеграмму получали?!

— Никакой телеграммы не видел. И приехал сам, чтобы доложить. Мы на пять дней раньше, срока все сделали! Время такое, когда каждый день цену имеет. Август идет, понимаете? Днем и ночью работали, спасибо от вас услышать ожидали, — Далманов говорил быстро, глотая концы слов и жестикулируя руками.

— Кто вам разрешал отправлять баржи? Кто? — Казаминов стукнул ладонью но столу. — Сейчас же вернуть! Немедленно!! А вы, товарищ Далманов, мне ответите!.. Я вам покажу, как своевольничать!! И с телеграммой разберемся, как это вы ее не получали. Проверим!! Безобразие!! А баржи вернуть! Лично сами полетите в Томск и вернете их назад!!

— Никуда не полечу! — Далманов вскочил, словно подброшенный пружиной.

— Что?!

— Дайте бумагу!

— Какую бумагу?

— Один лист. Заявление писать буду. Все! Три года отработал, как полагалось после института? Отработал. Теперь я свободная птица, куда хочу, туда и лечу. Вам ясно, Георгий Петрович? Не надо мне вашего Кузбасса, бурите сами пустые дырки. Я сам поеду на Север. Там уже газ нашли? Нашли! Теперь очередь за нефтью!

— Заставим работать, Фарман Курбанович, заставим! Не забывайте, что у вас в кармане не только диплом, а еще и партийный билет. Научим уважать дисциплину, — Казаминов выразительно постучал согнутым пальцем по толстому стеклу, потом, подумав, закончил: — А сейчас вот что: езжайте, догоняйте свою партию. Пусть пока все останется по-старому. Устраивайтесь в Ургуте и монтируйте буровую. А что касается лично вас, персонально, мы отдельно решим.

В Колпашево задержались на целую неделю. В этом далеком городке находилась самая северная экспедиция. Здесь Далманову предстояло взять еще часть оборудования, горючего, смазочных материалов. Кроме того, Фарман лелеял надежду пополнить свою партию, навербовать рабочих.

Город за эти четыре года, в течение которых Далманов тут не бывал, ничем не изменился. Жизнь все так же текла: спокойно и деловито, как широкая Обь несла свои воды. Фарману было приятно ходить по знакомым улицам с воспоминаниями о своей первой любви и рождении мечты. Он нес в своем сердце надежды, хотя в душе уже гнездилась горечь. Фарман не мог выкинуть из памяти ту тяжелую ночь, когда Катерина забросала его, словно булыжниками, обидными словами. Но он хорошо хранил в памяти веселый березовый уголок тайги, поляну с травой по пояс. Там они ощущали близость друг друга, видели лишь облака и слушали тишину, которую хранили небо и земля.

Катерина, едва только причалила баржа, схватила сынишку, узлы с подарками для родных, чемоданы с нарядами и умчалась в родительский дом. Этот городок, вольготно раскинувшийся на берегу могучей реки, был ее родиной. Чуть ли не каждая улица хранила девичьи воспоминания, надежды и ожидания счастья.

Со всех сторон Катерину окружали любопытные глаза. Почти половина жителей Колпашево — ее близкие или дальние родственники, знавшие ее с пеленок, а другая половина — просто знакомые. В небольшом городке люди живут на виду. Поэтому для утверждения своего престижа (ведь вышла замуж за «басурманина») Катерина в серые будни надевала праздничные наряды. Знакомые придирчиво оценивали их взглядами, родственники щупали руками, восхищались.

Настоящий фурор среди землячек произвела зеленая юбка-колокол с тонкими стальными обручами. Ту юбку Катерина выпросила у московской студентки, профессорской дочки, приехавшей в Сибирск на практику, отвалив кучу денег. А сейчас пожинала радость, ощущая на себе восторженные и завистливые взгляды.

Поскольку родственников было много, Катерина почти каждый вечер тащила Фармана к кому-нибудь в гости, где снова приходилось есть, хвалить пельмени и пироги, вяленую и жареную рыбу, пить сизый самогон, запивая его брусничной водой…

В Колпашево Далманов пополнил свою партию новыми рабочими, в том числе механиком, дизелистом, двумя слесарями, одним техником-геологом. С распростертыми объятиями встретил Далманов и зачислил в свой штат бурильщика Степана Перекиньгору, который в свои двадцать семь лет уже считался опытным проходчиком и продырявил не одну скважину. Это была настоящая находка для партии. Его Далманов знал еще по первому наезду в экспедицию. Только сейчас бурильщика почему-то все называли Стенькой Маяком.