Георгий Свиридов - Охотники за алмазами. Открытие века

А потом, после всех специальных упражнений, претендентов разбили на две команды, и они, уже в игровых условиях, показывали свое умение — чувство коллективизма, правильное понимание игровой ситуации, выбор места для атаки, перемещения по полю, пас мяча товарищу, обводка, дриблинг, штурм ворот… Обо всем этом парни, может быть, и не знали, увлеченные игрой, однако придирчивые судьи и специалисты, усевшиеся на трибунах, в карточках регистрировали каждое действие футболистов.

После игры Фарман еще долго резвился с мячом, не торопясь уходить. Кто знает, когда еще ему удастся побывать на столичном стадионе и поиграть на таком ухоженном поле. А потом, вымывшись под душем, оделся и ушел, не интересуясь результатами состязаний и не завидуя тому счастливчику, которому улыбнулось счастье…

Фарман даже не предполагал, что таким счастливчиком оказался именно он!

Строгая комиссия, подсчитав очки, после тщательного, всестороннего обсуждения, остановила на нем свой выбор. Об этом Далманов узнал через три дня, когда его наконец разыскал через адресное бюро тренер Исламов. Он вручил удивленному Фарману копию приказа, где значилось, что его зачисляют игроком в дублирующий состав команды мастеров.

Сирена взвыла неожиданно, и ее властный звук пронизал, казалось, всю самоходку.

— У — у — у! — неслось в белесом сумраке рассвета над обской гладью. — Пожарная тревога!

Санька крепко спал на своей койке, раскинув босые загорелые ноги и задрав кверху подбородок. Отстояв вахту, он сменился в полночь, ровно в двадцать четыре ноль-ноль, и на полном законном основании дрыхнул до завтрака. Но сквозь сон, сквозь неплотно прикрытые веки он чувствовал какое-то смутное беспокойство, ему казалось, что наступило утро и встает, поднимаясь из-за обского простора, огромное огненно-розовое солнце. А над его ухом, обдавая теплым дыханием, ревет невесть откуда взявшийся медведь, он толкает его лапой и ревет протяжным надрывом, и от его голоса все сотрясается, вокруг…

Санька повернулся на бок, еще окончательно не проснувшись, а красные лучи солнца пробрались сквозь выгоревшие ресницы и защекотали зрачки. Рев неожиданно оборвался, и в наступившей тишине ему послышались крики, топот…

— Пожарная тревога!..

Секунду-другую Санька лежал не двигаясь, медленно соображая, стряхивая туманную пелену сна. Солнце действительно вставало, и его лучи влетали в распахнутый иллюминатор, высветляя розовым зайчиком койку и подушку. Санька зажмурился, вставать ему очень не хотелось, тело не слушалось… Но вдруг до его сознания дошел смысл коротких отрывистых слов, выскакивавших из репродуктора:

— Пожарная тревога!..

Рывком натянул одежду, ноги — в сапоги. Выскочил в коридор, на ходу непослушными пальцами застегивая пуговицы брезентовой робы. Переборки каюты вибрировали от гула машины, ровного и монотонного, как гул крови в его ушах. Впереди Саньки бежал дизелист, топая тяжелыми ботинками. Сзади напирали другие члены команды…

— Давай, давай! Поторапливайся!

Выскочив на палубу, Санька бросился к пожарному шлангу, который лежал в ящике, свернутый серой прорезиненной змеей.

— Пожар в форпике! — слышался голос первого помощника.

Форпик — носовой трюм. Один конец серой кишки уже потащили к пожарному крану. Одного шланга, конечно, до носовой части не хватает. Санька торопливо соединил концы, защелкнул замок и побежал вперед, помогая тащить шланг. Бросок. Еще один. Снова наращивает концы…

— Давай, давай!

Впереди, где цепной ящик, полыхает оранжевое пламя, языки огня взлетают вверх, и в чистоту утреннего неба густыми-космами валит черный едкий дым…

К месту пожара спешат моряки с лопатами, баграми, огнетушителями… С шипеньем вырвалась белопенная струя, ударила в пламя, приглушила, сбила… Только черный дым стлался над палубой, затрудняя дыхание…

— Отбой!..

Санька, вытирая рукавом со лба пот, приблизился к цепному ящику. И брови сами поползли вверх. Рядом с ящиком, к удивлению практиканта, лежал лист кровельной жести, загнутый по краям, а в нем — полуобгорелые куски старой автопокрышки, обугленные доски, скрюченный рваный кирзовый сапог… Останки «пожара» тихо дымили. Тревога была учебной.

За спиной послышался смех. Санька оглянулся и тоже заулыбался. Моряки столпились вокруг Николая Хлянина. Тот во время тревоги мылся в душе. Волосы ссохлись, ошметки мыла на спине, плечах… Он выскочил как был, едва натянув поверх намыленного тела штаны, и — на свое место. У каждого члена экипажа было свое, указанное, в расписании место в случае пожара…

— А вы на себя поглазейте, — огрызнулся Хлянин. — Вона Пашка Зякин штаны задом наперед натянул…

Пашка Зякин, рослый детина, переодевался тут же на палубе, ругая портных, которые так сшили брезентовые штаны, что на ощупь не определишь, где перед, где зад…

— А ты пуговки на мотне нашей, — советовали ему:

— Ужо я тебе на язык пришью, — отзывался Пашка.

После завтрака состоялось общее собрание, на котором капитан подводил итоги пожарной тревоги. Раскрыв блокнот, Лукин называл тех, кто из команды отличился при тушении «пожара». Именинники делали на лице равнодушную мину, чувствуя на себе взгляды товарищей. Потом капитан похвалил всю команду — тревога не вызвала паники, замешательства.

— А все же, товарищи, даже тройки мы с вами не заслужили, — сказал в заключение капитан. — На сборы, включая подъем и выход на свои боевые места, команде потребовалось семь минут тридцать восемь секунд. За это время корабль превратился бы в огненный факел. И каждый из нас корчился бы в адском пламени… Да!.. Так что надо пересмотреть темпы. Проведем еще несколько тренировок. Придется тем, кто служил на флоте или в армии, вспомнить навыки боевых тревог. Ну, а тем, кто не служил еще, поучиться сноровке и быстроте…

Каждый обсуждал тревогу на свой лад. Гореть в нефтяном адском пламени никому, естественно, не хотелось. Попутно вспоминали о разных пожарах на кораблях и на земле. О боевых проверочных тревогах. О фронте…

Дядя Ипат, примостившись на корме, ловил на удочку рыбу. Рядом в цинковом ведерке плескалось несколько чебаков и крупных карасей. Санька расположился рядом, разделся до трусов. Почему бы не позагорать, когда есть время… От нагретого стального корпуса исходило тепло.

— Фу, сатана, — проворчал дядя Ипат, — сожрала наживку! Сожрала, а крючок не глотнула! Ну и рыба пошла, прямо образованная.

— Дядя Ипат, сказывают, что нефть-то еще до войны тут находили.

— Искали, да не находили.

— В Усть-Югане? — оживился Санька.

Он еще в училище слышал, что перед войной чуть было не докопались до нефти в Усть-Югане.