Александр Кузнецов - В синих цветах

— Пошел!

Двумя прыжками Павлик достиг стола-шкафа. Стремительно прокатившись по диагонали несуразного сооружения, он, не останавливаясь, упал сверху на самый здоровенный из танков.

Схватив врага, перевернулся на спину, высоко подкинул танк над собой, успел перехватить правой рукой в воздухе, спикировал им на собственное лицо, ткнув в зажатый в зубах теннисный мячик. Снова высоко подкинул, подсек на лету уже левой ладонью, прокорябал башней об пол, прихлопнул напоследок кулаком, и только тогда, широко раскинув ноги, умер вместе с танком…

— Первым геройски погиб старшина Павел Шанин, — в суровой тишине объявил Федор. Высоко-высоко начала песню Катька:

Генка тем временем подобрался к фикусу, схватил темно-зеленую кружку, суетливо стал лить из чайника воду.

Пели все. Даже погибший Павлик присоединился к хору. Пел, не открывая глаз.

Наполнив кружку до краев, Генка начал обносить каждого по очереди. Он давал лежавшим сделать несколько глотков, затем отхлебывал сам, лихо выдыхал. Одним тряс руку, других (в основном мальчишек) обнимал за плечи.

Закончив обряд прощания, сердито кашлянул.

Павлик тотчас же вскочил на ноги, подхватил первый подвернувшийся танк, не переводя дыхания, превратился в немецкого танкиста-людоеда, встав на четвереньки, утробно заурчал, двинулся к постели Валентины, наращивая скорость.

Не выпуская танка из правой руки, прополз им по железной спинке койки, плавно перевалил, спустился на одеяло, осторожно обошел парализованные ноги Валентины, подкрался к рукам, прижимавшим к животу деревянную гранату… Взорвавшись, с воем грохнулся на пол.

— Бросившись под прорвавшийся с правого фланга танк, пала смертью храбрых гранатометчица Валентина Пегина! — объявил Генка, перекрикивая песню.

А Павлик с новым танком в руках уже мчался к топчану Федора.

Обрывались, редели голоса поющих.

Озверевшие танки вползали на топчаны и кровати, находя там свою погибель.

Теперь только Генка отчеканивал имена погибших героев.

…Фаина Беленчук… Марк Мечкин… Мария Неверова… Александр Пухлевский… Мулаян Абдукеров…

Очень скоро на поле битвы остались два танка и один живой Генка.

— Как же теперь? — растерялся Павлик.

— Мое дело, — обкусав губы, процедил Генка. Выдернул из-под ремня вторую, припрятанную на этот самый крайний случай, гранату.

— Ты только точно маневр повторяй, — приказал он брату, — когда за мной погонишься…

Такого еще не видел никто из погибших смельчаков. Вопреки правилам мертвецы открыли глаза. Федор даже на локтях приподнялся.

Почувствовав на себе «потусторонние» взгляды товарищей, Генка гордо плюнул в сторону Павлика, державшего в руках два последних танка, пронзительно свистнул, нырнул под койку Марика.

Вьюном прополз под длинным рядом коек, вертко обходя непроходимые топчаны и раскладушки, затаился за кроватью Валентины, в противоположном от Павлика углу гостиной.

Младший брат, чертыхаясь и набивая шишки, повторил трассу Генкиного маневра.

Генка, подпустив танки на предельную близость, легко перемахнул через неуклюжий стол, залег за табуреткой, что держала на себе здоровенный глиняный горшок с давно увядшим остовом фикуса.

Опешив от такого поворота, Павлик из последних сил добрался до стола-шкафа. Чуть отдохнув, Павлик снова взял танки в руки, опираясь на левый, пополз правым по отвесной стене стола-шкафа. Закрепив руку с танком на новом плацдарме, он стал подтягиваться всем корпусом, чтобы удобнее взобраться на стол. Именно этого момента и ждал Генка. Прицелившись, он точно метнул кубик-гранату, ударил по правой руке брата, державшей танк.

Павлик взвыл от жгучей боли, отдернул руку, танк отлетел в сторону, упал набок. Взбешенный Павлик, не раздумывая, что было силы швырнул левой рукой второй танк в Генку.

Старший брат увернулся. Танк врезался в горшок с фикусом, разнес его на куски!..

Паша распахнула дверь в гостиную, когда остов фикуса, хрустнув, рухнул с табуретки, увлекая за собой остатки громадного горшка и закаменевшую землю.

— Слониха! Атас!.. — завопила Катька, первой заметившая Пашу.

Не успев толком ничего сообразить, Паша сразу бросилась к Генке, но тот, сделав ложный выпад, проскочил у нее под рукой и через секунду был уже за дверью.

Нянька кинулась за младшим. На излете стремительного виража ухватила было его за штанину, но… споткнувшись о перевернутый скелет машины, всплеснула короткими руками, с размаху грохнулась на пол, поехала, увлекая за собой полчища обломков.

Скомкав здоровенную жестянку, перекосилась от боли, заголосила вслед братьям:

— Спалю! Всю нечисть вашу спалю! Ироды проклятые!

В ответ бесстыдно громко захохотала Катька.

— Надсмешки? — не веря своим ушам, встав на четвереньки, обреченно переспросила Паша. — Надсмешки, значит?.. Нечистая сила! — Она так нелепо-беспомощно зашевелила могучими бровями, что вслед за Катькой захохотали остальные.

Паша с удивительным проворством вскочила на ноги, как спичечный коробок тряхнула Катькину койку, развернув, почти протаранила ею дубовую дверь, выкатила в темный, стылый коридор.

С грохотом промчав по неровному полу, вкатила с разгона в длинную комнату, разгороженную множеством ширм.

Комната служила одновременно кабинетом, кладовой и спальней Татьяны Юрьевны.

Впаяв койку с Катькой в дальний угол, Паша сползла на узкий клеенчатый диван, обтерев подвернувшимся фартуком пот с медного лица, подытожила:

— За шкодливость теперя и лежи тута, пока хозяйка не явится… Еще господа благодари, что изолятор инеем залубенел вчистую…

Троекратно высморкавшись, Паша выползла из-за ширм, потопталась возле письменного стола, постукивая пальцем-сарделькой по стеклу, потрогала толстый замок, висевший на двери кладовки, что-то поискала меж склянок в медицинском шкафчике (Катька наблюдала за ней через щели в створках ширм), тяжко вздохнула, вернулась назад, к Катьке.

— Ты ей утром насолила. Теперя мне. Смотри ужотко… Помолишь прощения…

— Не буду я прощения просить! — дерзко ответила Катька.

— Ну без хлебова останешься. Или сыта больно?..

— Не буду!

— Жрать захочешь — попросишь…

Задвинув ширму, Паша прошлепала к двери, громыхнула неподатливой задвижкой.

Сколько же разного добра собралось, перепуталось на этом базаре.

Россыпи красной смородины и пухлые домотканые платки с редкой голубой вышивкой; грибы всех мастей, решета с сочащейся вишней, угрюмые гуси и груда разновеликих замков; веники, мочала, горушки крыжовника, мед в сотах, расписные цветы из стружек, копилки-попугаи, тыквенные семечки, громадные корзины тугих яблок; рябые носки-самовязы и самовары самых разных величин; мышеловки, ядреные огурцы, щеглы в самодельной клетке у красноносого мальчишки. Роились, наслаивались запахи. Молодых, примятых подсолнухов, топленого молока, дегтя, разомлевших цветов гречихи, лесной малины, лошадиного навоза, чеснока.