Александр Кузнецов - В синих цветах

Возвратилась с оттопыренными карманами на халате. Навесив замок на кладовку, опустила ключи в валенок, подошла к застекленному шкафу с медикаментами.

Кто-то с разбегу ткнулся в дверь, настойчиво забарабанил.

— Кто там?

— Я говорил — приехала! — раздался за дверью ломкий голос Павлика. — Открывай! Это мы!

Облегченно вздохнув, Татьяна впустила сыновей.

— Чего привезла? — повис на шее у матери Павлик.

— Ничего, — целуя младшего, слукавила Татьяна.

— Да ну тебя! — надул губы Павлик.

— Ладно, — примирительно ущипнула мать за щеку малыша. — Вот вам по луковице. Только ешьте здесь, при мне… Куда прячешь? — схватила Татьяна за руку Генку, пытавшегося засунуть в карман материнское подношение.

— Я за нее сверху знаешь сколько возьму! — затараторил Генка, пробуя увернуться от цепких рук. — Для разживы мне же надо хоть что-то иметь.

— Нет! — грозно насупилась Татьяна. — Ешь или отдавай!

— Ну ладно, ладно… Я съем, — пошел на попятную Генка…

— Мам! А у Марика еще два зуба вылетели, — затарахтел Павлик. — И у Маринки новый выкрошился. — Он ловко очищал луковицу.

— Другие вырастут, — отмахнулась Татьяна, вдевая нитку в иголку, чтобы пришить мотавшуюся пуговицу на куртке младшего.

— У Марика не вырастут, — ухмыльнулся Генка. — Потому что не молочные уже… Вот если бы…

В дверь постучали.

— Кто? — помедлив, спросила Татьяна, коротким рывком выхватив из рук Павлика луковицу, которую он уже очистил.

— Я это, — объявилась за дверью Паша. — Одна…

— Ну, как тут? — устало спросила Татьяна, впуская Пашу.

— Твои шкодили, — без обиняков покатила бочку на братьев Паша. — Такой сыр-бор заварили, думала, богу душу отдам.

— Ладно. Вечером подытожим, — поджав губы, Татьяна отпихнула от себя сыновей. — А сейчас убирайтесь!

— Мам… А как же? — попытался было вернуть очищенную луковку Павлик.

— Я сказала — вон! — прикрикнула Татьяна.

Сникшие братья поспешили ретироваться.

— Поделом, поделом, скаженным! — забурчала Паша, когда дверь за мальчиками захлопнулась. — Это… Шиповник-то весь у меня вышел. И черемши с гулькин нос… Чего делать-то будем?

— Мне лука достали немного. — Заложив руки за спину, широкими, нервными шагами стала мерить кабинет Татьяна Юрьевна. — Сама понимаешь, не за спасибо…

— Кумекаем, — тревожно следя за начальницей, поддакнула Паша. — Большую кабалу взяли?

Татьяна скривилась, отмахнулась рукой.

— Ладно… Недели две продержимся… — Она еще быстрее заходила из угла в угол, дыша на захолодевшие пальцы. Встретившись глазами с помрачневшей Пашей, Татьяна добавила: — Еще продукты пообещали… Но одним спиртом здесь не отделаться… Одеяла тканьевые просят.

— Да что их?! По башке колом огуляли?! Тканьевые! — затрясла кулачищами Паша. — А детей чем нам греть?!

Паша бешено сплюнула, но, взглянув на замкнувшуюся начальницу, растерев плевок валенком, опустилась на узкий топчан, прикрыла уши вспухшими ладонями. Заговорила не сразу. Сдавленно, точно из-под пресса:

— И без лука никуда не денешься. У Маринки весь рот в кровище сызнова. Федор ночью благим матом заходился. О, господи! А может, в кладовке еще пошуровать?

— Расшуровано все давно, — безжалостно оборвала Татьяна.

— А если из бумаг мне… еще чего подписать?.. Ты скажи только.

— Наподписывались мы с тобой уже на всю катушку… Давай-ка лучше по чутку… Замерзла я как пес бездомный…

— Согласная! Согласная! — Привскочила, заулыбалась Паша. — По чутку — святое дело!

— Этот, что ль? — обернулся к Вовке Сергей, подходя к запыленному «газику».

— Не угадал, — замотал головой Вовка. — Вон наша стоит… В кузове давно небось не катался?

— Давно, — признался Сергей. — А может, он нас и до Пригоршина хутора довезет? Ну, подкинем ему еще…

— Нет… Спешит. Еле-еле уговорил до Василева крюк сделать…

— А вас Татьяна и Паша так и не заметили? — потянула Катьку за руку растревоженная Ленка.

— Ну почему же… Заметили.

— Паша вспомнила? — попыталась угадать Ленка.

— Нет… Все позже было… Когда летчики прощаться пришли…

— Какие летчики?

На двух сдвинутых тумбочках, покрытых старой простыней в неотстирываемых потеках, тесно сгрудились банки с американской колбасой, кучки поломанного шоколада, чугунок с картошкой в мундире, галеты, два промерзших серых огурца, потемневшая крупная, как зерна гречихи, соль в спичечном коробке.

Приземистый майор с перебитым носом уравнял количество спирта в разномерной посуде. Поднял свой граненый стакан, кашлянул и, шумно набрав воздух в легкие, объявил:

— Я теперь за женщин выпить предлагаю. Потому что они земля нашей — душа и суть.

— Спасибочки, — зардевшись, первой закивала Паша.

Силясь отдарить летчика добрым словом, Паша от усердия даже кружку со спиртом в ладонях чуть сплющила, но, так ничего и не сложив в голове, только боднула лбом воздух, проникновенно выдохнула:

— Спасибочки.

Сошлись, ударились кружки и граненый стакан.

— Опаздываю! — Скользнув взглядом по часам майора, вскочила с табуретки Ксения — молоденькая порывистая сестра из соседнего госпиталя. Нервная, переменчивая, она была похожа на подростка и чаровала сильный пол с первого взгляда.

— Гера, ты что, спятил? — напустилась Ксения на лейтенанта, схожего с молоденьким кенарем, который неумело попытался поцеловать ее в щеку. — Пусти! Я же сказала, что еще приду… проститься… Если меня подменят, конечно…

— А кто у вас из врачей сегодня в ночь? — беря гитару, нежно сощурилась Татьяна.

— Горская.

— Ну эта… сама поспать не любит, — подтягивая струну, успокоила подружку Татьяна Юрьевна.

— Убедила! — уже в дверях крикнула Ксения, послав воздушный поцелуй лейтенанту.

— Танюша, а можно «Калитку»? — попросил майор, придвигаясь к ней поближе.

И тут Татьяну точно страшным воспоминанием прошило. Ссутулилась, задрожала, руки по струнам сбивчиво шарить стали, лицо съежилось, потемнело. Того гляди взвоет от муки непосильной.

Лицо ее лишь Катька видела, потому что от тех, кто сидел за столом, Татьяна отвернуться успела.

— Таня… Таня! — всполошился канареечный лейтенант. — Давайте все вместе эту… ну… — И, отхлопав себя по груди и коленкам, запел ломким тенорком:

Песню не поддержали. Лейтенант удивился, уставился на кусок колбасы, который все выскальзывал из Пашиных пальцев. Перехватив взгляд лейтенанта, Паша заподозрила в нем отзывчивого слушателя.

— Они думают — мы воруем… Простыни эти крадем… Понимаешь?.. И приказали только половину простыни на покойника выдавать… Иначе, говорят, под суд пойдете… Ну и пойдем! — внезапно взъярилась нянька, грозя кулаком невидимому врагу. — Пойдем! Ишь чего вздумали — полпростыни!.. Сами потому что жулье! Вот чего детям вместо овоща подносят!