Леонтий Раковский - Блудный бес

— Как ты сказала: сумасшедший Ми-тро-по-лит? Откуда же ты его взяла? — рассмеялся он. Сору-Лею не задел беспричинный смех Наперстка. Она, с сознанием правоты своих слов, достала из кармана бумаги и с достоинством положила их на розовое, стеганое одеяло.

— Вот тут все написано. Прочитайте!

Наперсток сначала быстро пробежал документы сам, а затем прочел вслух Соре-Лее и досконально объяснил ей все. Он не только растолковал, почему от Митрофана нельзя избавиться законным путем, если Шендер Фикс — его родной отец, но даже объяснил Соре-Лее разницу слов — «Митрофан» и «митрополит».

Наконец Наперсток посоветовал, как обойти все законы и избавиться от Митрофана.

Уловка его была несложна, но понравилась Соре-Лее. Наперсток советовал Фиксам как-нибудь отвезти подальше от местечка Митрофана и где-либо оставить его у деревни. Полоумный мальчишка никогда не скажет, кто и откуда его отец, тем более, что Митрофан, может, и не отдает себе отчета в том, почему его привезли в местечко к Шендеру Фиксу.

Сора-Лея была этим советом вполне довольна. Она не знала, как благодарить Наперстка и благодарить ли больше его самого или его жену, позволившую так рано потревожить Залмана.

И Сора-Лея с такой радостью мчалась к себе на Стеклянную улицу, будто, удачно продав одну корзину бобов, спешила за другой.

Оставшись один, Шендер Фикс окончательно впал в отчаяние. Он не знал, куда побежала эта взбалмошная Сора-Лея и боялся, что она преждевременно разболтает обо всем в местечке. Старик живо представил себе, как всюду — на базаре, в синагогах, в бане — будут кто печалясь, а кто радуясь, — говорить о его позоре, о том, что у Шендера Фикса нашелся сын и не лишь бы какой, а прижитой им от деревенской бабы-христианки, придурковатый сын. Казалось, Шендер Фикс уже слышал, как своим тенорком сокрушается толстый булочник «фарфель» и как злорадно смеется его длинноногий сосед, «локшен».

И Шендер Фикс не находил себе места в целом доме: он бродил из комнаты в комнату, поджидая возвращения жены.

А Митрофан сидел на полу, разложив все свое добро: пуговицу, воронье яйцо, какие-то камешки и прочую дрянь.

Наконец Шендеру Фиксу надоело ходить от одного окна к другому. Он сел и, опустив голову на руки, задумался над своим печальным положением.

И вдруг что-то холодное коснулось его затылка, Шендер Фикс испуганно обернулся и увидел перед собой Митрофана. Мальчик неслышно подошел к Шендеру Фиксу и теперь ласково глядя на него своими голубыми глазами, протягивал воронье яйцо:

— На табе яечко, не плачь! — сказал Митрофан. Шендер Фикс невольно глянул на его красивые, длинные пальцы и вспомнил, что такие же руки были у Ганули и что Шендер Фикс однажды сказал ей:

— Ой, Ганулечка, твоими руками на органе играть, а не капусту полоть!

Но теперь это воспоминание хуже разбередило старика и он, топнув ногой, сердито закричал:

— Пошел вон, сопляк!

Митрофан, отдернув руку, испуганно зажмурил глаза, точно, ожидая удара, а потом повернулся и, смешно расставляя ноги, побежал к своему углу у печки. Там он, глядя исподлобья недобрыми глазами на обидчика, собрал с пола свое имущество, а затем не переставая боязливо оглядываться, пошел на вчерашнее место, в коридор.

И когда Сора-Лея прибежала домой, все было по-старому: Шендер с досады процеживал самогон, а Митрофан, переволновавшийся, спал в коридоре. Сора-Лея больше не бранила мужа: ей было некогда. Она вкратце рассказала Шендеру, что говорил Наперсток и, позавтракав на скорую руку, побежала за балагулой До́видом. Соре-Лее не хотелось откладывать дела в долгий ящик, тем более, что бобы были съедены и торговый день у нее всё равно пропал.

До́вид не имел работы и охотно согласился на поездку с Митрофаном.

Перед отъездом решено было накормить Митрофана, чтобы привести его в хорошее настроение.

— Митрофанчик, вставай, вставай есть! — ласково сказала Сора-Лея, расталкивая храпевшего мальчугана.

Митрофан, проснувшись, дико вытаращил глаза и, под влиянием недавнего окрика Шендера Фикса, хотел было уже заплакать. Но, увидев на скамейке миску со вчерашним супом и возле нее такой ломоть хлеба, который старики Фиксы не съели бы в три дня, — Митрофан без дальнейших приглашений принялся за еду. Наевшись, он подошел к окну и стал разглядывать пыльные разноцветные склянки, стоящие на подоконнике.

А в кухне в это время шло серьезное совещание: кому и как заманить мальчугана в телегу.

После долгих споров решили, что это следует сделать До́виду. Д́о́вид поедет один с Митрофаном и ему надо приучать мальчика к себе.

И До́вид, здоровенный мужчина с загорелым, красным лицом и голосом заправского извозчика, приступил к сложной роли дипломата.

До́вид вошел в коридор и, состроив такую мину, как будто он собирается уговаривать важного пассажира ехать с ним со станции, стал увещевать Митрофана прокатиться.

А старики Фиксы, стоя на кухне, изо всех сил подсказывали До́виду, чем бы прельстить Митрофана. Но Митрофан почуял что-то неладное и, сидя в своем углу, точно затравленный зверек, не трогался с места.

И напрасно До́вид — по мысли Шендера — перечислял Митрофану разных диковинных зверей и птиц, которых Митрофан увидит во время поездки. А Сора-Лея — грубым голосом До́вида — напрасно соблазняла Митрофана каким-то красивым садом с яблоками, грушами и вишнями.

Митрофан не хотел и слышать о поездке.

Тогда До́виду надоела вся эта комедия. Считая себя ответственным за переговоры с Митрофаном, он решил действовать энергичнее. До́вид шагнул к Митрофану и, ни слова не говоря, схватил мальчика за плечи и поволок его к двери.

В первую секунду Митрофан растерялся и только мычал, упираясь ногами и руками. Но когда на помощь До́виду подскочили старики Фиксы, Митрофан вдруг дико взвизгнул, забился в сильных руках До́вида и закричал истошным голосом:

— Ратуйте! Режуть!

До́вид, при всей своей храбрости, сразу бросил мальчугана и, плюнув с досады, пошел вон.

— А провались он, сумасшедший мамзер! С ним еще в милицию попадешь! — сказал он и уехал домой, несмотря на все мольбы и уговоры Фиксов. Митрофан скоро оправился от неожиданного нападения. Уже через минуту он, как ни в чем не бывало, храпел, свернувшись калачиком у окна. А старики Фиксы никак не могли успокоиться. Они не могли простить грубому До́виду его оплошности.

— Что же ты от него хотела? — говорил Шендер Фикс жене. — У него голос — голос Якова, а руки — руки Исава! Этакий коновал может испугать и взрослого!