Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

— Кто ты? Откуда ты? — слышал Лазарька вопросы, но не мог ответить: язык отяжелел, рот не раскрывался.

Его подняли на руки и понесли. Куда? Возможно, это приснилось; было очень приятно лежать на сильных руках и покачиваться при каждом шаге.

Он открыл глаза, когда над головой пробили часы. Прошло очень мало времени, всего несколько минут — так, по крайней мере, показалось ему, и было странным, что в окно уже смотрело утро.

Мальчик поднялся с кушетки.

В небольшой, чисто убранной комнате находились, не считая кушетки, на которой он спал, сундук, застланный ковриком из разноцветных лоскутков, стол под вязаной скатертью и буфетик с посудой; угол занимала печь из зеленого с трещинками кафеля.

И вдруг комната показалась до того родной, что Лазарька задрожал... Сцепив пальцы, он, бледный, с горящими глазами, ставшими очень большими, смотрел вокруг себя, покачиваясь всем телом.

— Проснулся?

Перед Лазарькой стоял худой, с очень белым лбом и внимательным взором молодой рабочий, одетый в сатиновую косоворотку, лоснящуюся на груди от металлической пыли и масла. Каштановые волосы его были отброшены наверх.

— Кто ты? Что с тобой случилось? — спросил рабочий.

Мальчик, засмотревшись, не ответил.

Вслед за рабочим вошли старушка и лысый старик. Все обступили его.

— Как тебя звать? — спросила старуха.

Он ответил. Держался Лазарька независимо, хотя находился среди людей, которым обязан был ночлегом и расположить которых к себе в тайниках души очень хотел.

— Откуда ты? — спросил молодой рабочий.

— Из Престольного.

— Из Престольного? Как же ты это того?..

— Я пришел...

— Пришел? Так до Престольного от нас восемьдесят верст!

— Пришел...

— Зачем ты пришел в Одессу?

— Работать...

— Вот это так! Что же ты умеешь делать?

— Я еще ничего не умею делать. Научусь. Может быть, у вас что-нибудь найдется? Я видел: у вас вывеска.

— Нет, мальчик, — сказал сурово старик с седыми клочками волос вокруг коричневой, почти черной лысины (Лазарька уже внимательно его рассмотрел).— Мастерская у меня р а б о ч а я. Работаю я, работают мои дети. В моей мастерской никогда не работал ни один ч у ж о й человек!

— Я не ч у ж о й! — выкрикнул вдруг Лазарька, ужаленный в самое сердце. — Я не чужой...

Всем своим существом он почувствовал, что если здесь его не возьмут, то нигде более не удастся устроиться на работу в этом городе, где, как ему говорили в Престольном, «никто его не ждал»... Остаться в этом доме, напоминающем родной, среди этих людей, чего б он только не дал!..

— Я расскажу вам... Все расскажу. Не гоните меня. Я буду дрова рубить и воду носить, и что понадобится. Я умею мало есть, очень мало. И я не чужой. Не чужой я! И вы должны взять меня. И никогда не пожалеете...

Лазарька заплакал.

За этой дверью он нашел приют.

Ее не красили лет пятнадцать, ветры и дожди изрыли оспою, но была она очень прочная, сбитая из толстых досок, честная, рабочая дверь. На ночь ее закрывали изнутри на деревянный брус, который серединой заходил за плоский крюк.

Лазарька вставал в шесть часов утра и, протерев глаза, вынимал брус, потом толкал коленом плотные половинки, которые медленно отходили на завесах. Свет вторгался в теплую сутемь.

С этого начинался день. Лазарька выходил на улицу, забрасывал крючки от каждой половинки двери в кольца, укрепленные в розовых пыльных ямках кирпичной стены. Справа висела жестяная табличка, поржавевшая, с вмятиной от удара камнем и с надписью, которую едва можно было разобрать: «Спросить здесь».

Большой кусок жести, вправленный в металлическую раму, висел над входом. На вывеске нарисованы были револьвер, «грец», огромная мясорубка и швейная машина, в центре на черном фоне шла надпись: «Физико-химико-механическая и электро-водопроводная р а б о ч а я мастерская Александра Ивановича Терехова».

И вот странно: еще недавно, совсем недавно, Лазарьке казалось, что жил он только одной мечтой: учиться! Отнимут эту мечту — и уйдет жизнь. Вытечет, как вода из пробитого бака. Но мечту отняли а жизнь не ушла.

— Я вам еще покажу! — страстно шептал Лазарька в горькие часы воспоминаний. — Вы еще меня вспомните!

Он научился внимательно приглядываться к людям и разгадывать каждого по лицу, одежде, голосу; он хотел знать людей, чтобы правильно к ним относиться и не оказаться добрым к тем, кого обязан был ненавидеть. Жажда расплаты — лучшее утешение в горе.

Жизнь мчалась куда-то вдаль; от нее, как от колес экипажа, летели брызги во все стороны. Уцепившись за задок неведомой пролетки, помчался и Лазарька, смутно представляя себе будущее.

Много нового открылось ему с первых дней. Сначала требовалось разгадать вывеску: «Физико-химико-механическая и электро-водопроводная...» В мастерской глаза разбегались. Чего только здесь не встретишь! Швейные машины! Невидаль? Да, невидаль! Маленькие, словно игрушечные, закрутишь рукой, — и пошла обстрачивать края материи. Только края! И ничего другого! И большие машины с цепочкой: повернешь колесо на один оборот, — готово! Пуговица пришита! И совсем непонятные: завернешь — и густая петля, настоящая петля — как на пальто у богатых людей.

А велосипеды!

Конечно, кто не видел велосипедов не только в Одессе, но и в Престольном! Но какие велосипеды стояли в мастерской у Александра Ивановича! На одном колесе! Одно колесо, а на нем высокое сидение и руль! И на трех колесах! И на двух, только одно большое, а другое маленькое. И обыкновенные велосипеды, только с моторчиками.

И белые кассы, как в дорогих магазинах. И ружья. Револьверы. Какие револьверы! Большие и маленькие. И со смешным названием «Бульдог»! И всякие моторчики, фонари, звонки, и ножи с ножницами, шилом, консервным ножом, отверткой, ложкой, вилкой...

Лазарька, впрочем, не только вертит швейные машины или садится на одно колесо велосипеда!

В семь утра — так уже заведено — открывается стеклянная дверь, из комнаты выходит Петр.

— Здравствуйте, Петр Александрович! — говорит Лазарька.

— Здравствуй, парень! Как дела?

Лазарька с достоинством отвечает:

— Благополучно!

Петр обязательно прищурит один глаз (на самом кончике брови торчит пучочек длинных ненужных волосков, — что поделаешь, бородавка!), посмотрит на Лазарьку и обязательно что-нибудь такое интересное спросит, над чем надо подумать, прежде чем ответить.

— Так... Ну, скажи, как надо выполнять общественно-полезное дело?

Лазарька улыбается во весь рот — вопрос легкий! — и громко отвечает:

— С увлечением! Мы уже это прошли с вами, Петр Александрович!

— Прошли? Повторим! Да. Общественно-полезное дело надо выполнять с увлечением, со страстью!

Теперь можно ждать вопроса: какие дела являются полезными, а какие нет? Но Лазарьке хочется хоть разок поставить Петра в тупик, и он, прищурившись, спрашивает: