Владимир Щербак - Буревестники

Было темно, холодно и тихо. Слышались лишь короткие реплики, звяканье оружия и всхлипыванье воды под днищами шлюпок.

Александр ждал, что Надя сядет с ним в одну лодку; он всё ещё был под ошеломляющим впечатлением их короткого, как высверк молнии, сближения. Но она пошла на первой шлюпке, и уже с моря донесся её приглушённый голос:

— Не задерживайтесь, товарищи! Время…

Три лодки шли на вёслах по бухте Золотой Рог, держась ближе к лесистому берегу Чуркина. Чёрная вода казалась маслянистой, чёрной, лишь в местах гребков появлялись белые пятна.

Было около пяти утра, когда, обогнув полуостров, маленькая флотилия втянулась в бухту Диомид. С берега давали отмашку фонарем. Лодки пошли быстрее. Люди молчали, слышалось только тяжёлое дыхание гребцов.

Александр, сидевший рядом с Воложаниным, чувствовал плечом, как тот дрожит. «Трусит, что ли?» — неприязненно подумал он, и студент, словно услышав его мысли, повернул к нему смутно белеющее в темноте лицо и прошептал непослушными губами:

— Холодно…

Александр расстегнул свой тёплый бушлат и одной полой прикрыл вздрагивающие плечи студента. Григорий уткнулся ему в плечо и неожиданно всхлипнул.

— Ну что это вы, — проворчал Александр. — Не распускайте нервы!

— Не думайте, я не боюсь! Я – хотите? — первым пойду! Я жизнь отдам, мне она теперь ни к чему, я…

— Прекратите истерику! Возьмите себя в руки! — сердито зашептал Александр. — Если и отдавать жизнь, то, по крайней мере, с толком… — он хотел ещё что-то оказать, но замолчал, потому что вдруг ясно понял, что этот парень сегодня погибнет, и почувствовал одновременно жалость и досаду. Плотнее прижал к себе и сказал по-отечески ласково: — Когда начнётся, держитесь рядом, на рожон не лезьте…

Лодка с шипеньем вонзилась в прибрежную гальку. Надя уже была на берегу. Она разговаривала со встретившим десант минёром Кириллом Кудрявцевым, членом военной организации.

— Почему вы один? Где же остальные?

— В казармах, товарищ Надя. А выйти, да ещё кучей, нет никакой возможности: «шкуры» следят. Сегодня даже из офицеров кой-кто домой ночевать не пошёл, остался в казарме. Но вы не беспокойтесь: братва начеку, патроны под матрасами, а винтовки рядом, в пирамидах… Только первая рота разоружена…

— В каких ротах дежурит начальство? — спросил подошедший Александр.

— В первой и четвертой.

— Офицеров и унтеров надо ликвидировать в первую очередь. Поднимать будем весь батальон, поэтому разделимся на группы и ворвёмся во все роты одновременно. Сигнал – свист. Я пойду в четвёртую роту, со мной студент, Пенёк и вы двое… Ты, товарищ Надя, со мной? — спросил он полуутвердительно, вглядываясь в силуэт женщины, чернеющий на фоне звездного неба.

— Нет, товарищ Александр. Мы с Владимиром и Костей в первую. Там ведь офицер…

«Как же так, любимая? Мы ведь должны быть вместе!»

«Так надо, милый! И ты это сам знаешь. Мы ведём людей на бой!»

«Но кто убережёт тебя от вражеской пули?»

«Со мной товарищи. Прощай. Будь мужествен!»

«Береги себя!»

Это был диалог рук, сомкнувшихся в нежном и крепком пожатии. Это всё, что они могли позволить себе в окружении людей, ждущих от них приказа.

— И последнее. Лишнего шума не поднимать, обходиться по возможности без стрельбы: охранные роты стрелков совсем рядом. Ну а когда поднимем минёров, охрану сметём в два счёта, отберём у них пулемёты – и мы сила! Ну, теперь, кажется, всё… По местам!

— Помните, товарищи, наш девиз, — торопливо добавила Надя: — «В борьбе обретёшь ты право своё!» Вперёд!

…Когда батальонный предложил своим офицерам переночевать в роте («Накануне суда над бунтовщиками всякое может случиться, господа!»), командир 2-й роты минбата капитан Юшков не без злорадства заметил, как изменились лица сослуживцев, забегали их глаза. Сам Юшков был не робкого десятка; боевой офицер, он за русско-японскую кампанию имел орден Владимира с мечами, более того, он бравировал своей храбростью, слыл дуэлянтом, принимал участие в сомнительных офицерских развлечениях со стрельбой и называл себя фаталистом. Юшков небрежно дал согласие переночевать в 1-й роте, подлежащей суду, вместо «внезапно заболевшего» поручика Ещенко.

Было уже далеко за полночь, а капитан всё не мог заснуть. Он убеждал себя, что виной тому тяжёлый воздух казармы и жёсткая солдатская койка, хотя сверхсрочники в подхалимском усердии навалили на неё три или четыре матраца. Он вспомнил, как на фронте гнал солдат в бессмысленные атаки под японские пули, как измывался над ними в мирные дни; вспоминал и чувствовал, как его тело покрывается холодным потом. Ему казалось, что в казарме никто не спит и десятки глаз сверлят его из темноты.

Юшков приподнялся на локте. Всё было тихо. Капитан вынул из кармана френча, висевшего на спинке стула, плоскую флягу, надолго приник к ней губами. «Всё, теперь усну!» И в самом деле скоро, измученный бессонницей и раскованный алкоголем, он забылся в тяжёлом сне. Но его мозг, словно маленький часовой, бодрствовал и в любую минуту готов был поднять тревогу. Так оно и произошло, когда от входа послышался неясный шум. Юшков выхватил из-под подушки револьвер, соскочил в одном белье с кровати и, не понимая ещё, в чем дело, испуганно вытаращился в темноту.

— Подымайтесь, товарищи! Постоим за себя! — прозвенел высокий женский голос, и сонная тишина казармы взорвалась – крики, грохот, лязг, треск. У входа клацали затворы и блестели штыки, в среднем проходе роились возбуждённые солдаты.

— Бей офицеров, довольно им кровь нашу пить! — проревел кто-то, и Юшков почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.

— Кашин, Василицкий, Кухаренко – ко мне! — дико крикнул он, не узнав собственного голоса.

Никто из сверхсрочников, однако, на этот вопль не отозвался. Фельдфебель Василицкий был прикончен штыком, унтера Кухаренко, открывшего стрельбу, изрешетила из своего «манлихера» Надя, а фельдфебель Кашин, уже вскочивший на подоконник, вывалился наружу, дробя стекла и унося в своей спине две пули от трёхлинейных патронов, с надпиленными, как выяснится потом, головками. У него ещё хватило сил добраться до офицерского дома и доложить выбежавшему на крыльцо поручику Ещенко, что его убили рядовые Петренчук и Кудрявцев. Даже в свою последнюю минуту этот служака больше всего беспокоился о том, чтобы бунтовщики были наказаны.

В 1-й роте все было кончено. Капитан Юшков, опустошив барабан своего револьвера и ни в кого при этом не попав, спрятался под кровать, но и там его достал солдатский штык. Впрочем, он был только ранен, добивать его не стали.

Солдаты и эсеры но главе с Надей выходили во двор под сереющее предрассветное небо. Вскоре к ним присоединилась группа Александра. Надя сразу заметила отсутствие Воложанина.