Константин Лагунов - Начнем сначала

Краб и в самом деле был чем-то схож со своим одноименным океанским обитателем. Невысокий, кряжистый, широкоплечий, длиннорукий, он ходил сутулясь, держа слегка на отлете чуть присогнутые в локтях и запястьях длиннопалые цепкие руки. И по своему характеру Краб отличался мертвой хваткой и беспощадностью. Он жестоко эксплуатировал бичей, понукал и помыкал ими. За стакан хмельной отравы, изготовленной из пудры, противокомариной жидкости или еще бог знает из какой дряни, Краб заставлял бродяг батрачить на себя. Спившиеся, утратившие человеческий облик бичи, конечно, понимали, что их бесстыдно эксплуатируют, ненавидели за то Краба, но ослушаться боялись, ибо во гневе Краб был дик и лют, бил чем попало и по чему придется, к тому же Краб был единственной пристанью для безвольных, опустошенных, нищих духом и телом бичей.

Едва поздоровавшись, один бич тут же выхватил из рук Краба топор и принялся колоть дрова, другой ставил ему чурбаки на попа, третий относил колотые дрова к поленнице, которую укладывал четвертый, пятый же подбирал щепу и подкатывал чурбаки. Словом, все оказались при деле, и каждый из кожи лез, стараясь выказать Крабу усердие и угодливость.

А Краб в это время, расставив циркулем ноги и уперев кулаки в бока, курил и нехотя разговаривал с бичами.

— Опохмелиться захотели? — насмешливо спросил Краб.

Угодливо улыбаясь и вымученно хихикая, бичи посыпали в ответ:

— Точно…

— Угадал…

— Поднеси, не откажемся…

— Если я поднесу, без зубов останешься, — пообещал Краб.

Многозначительно и долго молчал, а потом медленно, будто милостыню подавая, выговорил:

— Есть одно дельце. Исполу…

И опять заулыбались, захихикали, засюсюкали бичи.

— Об чем речь…

— Само собой…

— Говори, не томи…

— А ты не понукай! — с наигранным гневом прицыкнул Краб.

И лохматые, оборванные, замызганные, серенькие людишки сразу примолкли и, пряча глаза, нагнув головы, с удвоенной энергией продолжали колоть, носить, складывать. Когда же наконец разделались с грудой чурбаков, превратив их в аккуратную ровную поленницу мелко наколотых дров, Краб милостиво проговорил:

— Поедем на охоту. Будем ловить собак. Пока трудяги спят, отловим десятка три-четыре. Общество платит по пятерке за голову. Вы получите по два с полтиной. Машина, снасти и все прочее — за мной. Лады?

Натужно и медленно, пересиливая головную боль и тошноту, каждый бич подсчитал в уме свой заработок и заработок Краба, разгневался на хапугу-кулака, но тут же подмял эти чувства, решив, что и два червонца, которые добудет он за пару часов этой странной охоты, на земле не валяются и на них можно будет купить не только одеколону или какой-нибудь крашеной бурды вроде «Солнцедара» иль фруктовой настойки, но разжиться настоящей водкой и по-нормальному, по-человечески напиться вдрызг, да не в одиночку, а с какой-нибудь…

— Тогда покурите тут, — скомандовал Краб и подарил всем по сигарете. — Я мигом.

Городские власти Гудыма не однажды пытались очистить город от бродячих собак. Вывешивали грозные распоряжения, создавали специальные команды, комиссии, но почему-то затея эта дальше письменных распоряжений никуда не шла, а количество четвероногих обитателей заполярного города с каждым годом увеличивалось. В самый канун Нового года горсовет издал распоряжение, согласно которому за каждого изловленного и приведенного на пункт пса исполнитель этой миссии получал ни много ни мало, а целых пять рублей. Вот это обстоятельство и явилось основой, на которой сошлась, сколотилась вокруг Краба ватага бичей, решившая заработать на четвероногих. Ловцы собачьих душ знали, что ранним новогодним утром никто не помешает их одобренной властями охоте на собак…

Покинутые Крабом бичи порядком промерзли, когда к ним подкатил зеленый фанерный автофургон, в котором оказались специальные сачки, мешки и веревки — все необходимое для ловли собак. Мигом взбодрясь и повеселев, бичи с гоготом и ликующим визгом полезли в фургон. Краб уселся рядом с водителем, и зеленая душегубка медленно тронулась к центру города, откуда вместе с ребячьими голосами доносился звонкий, веселый, заливистый собачий лай.

Сюда, на этот лай, и прикатили бичи-собаколовы. По пути они заарканили уже не одного четвероногого: двадцать шесть собак рычали, лаяли и скулили в фанерном фургоне. Бичи наверняка так же проворно и бесшумно изловили бы еще столько, если бы проехали в район рабочей столовой трубостроительного треста или покаруселили по лабиринтам улочек вагон-городка. Но там надо было собак искать, а тут, на площади, среди играющей, гомонящей, хохочущей ребятни крутилась уйма псов.

Краб остановил машину на подъезде к площади с елкой. Уже обретшие немалый ловцовый опыт, бичи стали подзывать, подманивать собак. В четыре руки хватали доверчивого пса, подтаскивали к фургону и разом забрасывали его к своим обреченным собратьям. Вот уже и тридцать и тридцать пять несчастных псов, истошно лая и воя, метались в темной фанерной утробе душегубки.

— Пора сматываться, — скомандовал Краб.

— Может, заедем с того конца площади, вон, где тот желтый псина крутится, — предложил один из бичей.

— Давай, — милостиво согласился Краб. — Штук пять-шесть приласкаем еще и смоемся…

Без труда и риска, голыми руками изловили еще четырех миролюбивых псов, торопливо втолкнули их в фургон и собрались уже было уезжать, когда Крабу опять попала на глаза эта огромная желтая собака, с которой чуть на отшибе от остальных ребят играла Даша Боброва. Краб издали посвистел, поманил собаку, но та, увлеченная игрой, даже ухом не повела на призывный свист и причмокивание. С двумя подручными Краб бесцеремонно подошел к желтому псу, накинул ему на шею веревочную петлю и поволок к фургону.

— Дядечка! — пронзительно и звонко закричала Даша. — Не трогайте! Это моя собака. Это Рекс!..

Заслыша голос юной хозяйки, пес стал вырываться, пытался перегрызть захлестнувшую горло веревку. Бичи так затянули петлю, что собака задушенно захрипела и повалилась. Даша с подружкой заголосили на два голоса, протяжно и тревожно:

— А-а-а!.. А-а-а-а!!!

Этот сигнал бедствия услышали все. И разом стихли смех и крики на площади. Остановились стремительные шайбы, нырнули в сугроб и замерли санки и лыжи, а ребятня вслед за Дашей ринулась валом к глухо рокочущей машине с зеленым фургоном-саркофагом, из которого доносились глухой лай и ворчание обреченных собак.

Подхватив полузадушенного желтого пса, бродяги забросили его в фургон, защелкнули дверки, и, подгоняемые окриками Краба, пятеро собачников бросились прочь от машины. А Краб, проворно нырнув в кабину, скомандовал:

— Двигай.