Константин Лагунов - Начнем сначала

Дивные миры, неведомые и прекрасные, проплывали перед глазами юноши, и звали, и манили его, и влекли туда, где была иная жизнь — пестрая, яркая, шумная, где все двигалось, менялось, возникало и рушилось, перемалывая время и события. Славик предчувствовал, что там, куда его влекло, не было ни здешнего покоя, ни здешних отношений. Зато там было движение, борьба, цель, а он рвался к ним, не сознавая этого. Околдованный музыкой, поглощенный видениями, Славик давно позабыл, где он и с кем, и ни разу не глянул даже на Андрея, который, сидя в стороне, настороженно и пристально наблюдал юношу.

И четырех месяцев не прошло с тех пор, как их столкнула судьба, а у Андрея не было сейчас человека роднее, дороже и ближе Славика. Все свои дела, мысли, поступки Андрей теперь измерял и оценивал применительно к Славику. Иногда Андрею казалось, что он знал этого парня сызмальства, нянчил и пестовал, учил говорить и ходить, различать цвета, голоса и запахи. Андрей был уверен, что, еще не повстречав парня, уже знал о существовании вот этой круглой черной родинки над левым локтем Славика, и иные его родовые приметы казались давно знакомыми и, что особенно странно, родными. Про себя Андрей называл Славика «сынок» и, забывшись, не однажды так и обращался к парню, которого таскал за собой всюду: на линию, на охоту, на подледную рыбалку, уча его всему, что знал и умел сам.

Глянув на Славика, почему-то Андрей решил, что юноша загрустил.

— Славик!

Тот не пошевелился.

— Славка!

Никакой реакции.

Легонько прикусив нижнюю губу, Андрей задумался, как бы развеселить юного друга, и очень обрадовался, заслыша ворвавшийся в форточку яростный, злобный собачий лай.

— Уж не зверь ли набрел? — нарочито громко высказал Андрей догадку.

И зацепил Славика.

Тот вынырнул из омута видений, повернулся к Андрею, который неторопливо снимал с гвоздя ружье.

— Что случилось?

— Слышишь, как лают? Похоже, зверь набрел.

— Я с тобой, — подхватился Славик.

— Само собой. Одевайся живо. Ружье прихвати.

Славик метнулся к вешалке, а Андрей шагнул в глубь комнаты, сердито и сильно надавил клапан выключателя радиоприемника, бормотнув при этом:

— Передохни, дружок. Остынь…

— Я готов, — донесся нетерпеливый голос Славика.

На ходу, не выпуская из рук ружья, Андрей сдернул с вешалки свой полушубок и молниеносно оделся.

В сопровождении нервно рычащих и лающих собак они обошли все подворье, по выбитой вездеходом дороге дошли до родничка, из которого брали воду для питья, оттуда по тропинке добрались до опушки леса, но нигде не обнаружили ни зверя, ни его следов.

Прозрачная морозная синь окутала землю, залила застывший лес, притушила сверкание и блеск снегов, приглушила, пообмяла все земные звуки. Легкая, незамутненная, стылая синь окутала Славика с Андреем неправдоподобной, поразительной, неземной тишиной. Неумолчно ворчащие собаки вдруг умолкли, уселись подле людей, таращась на огромный безмолвствующий черный лес.

— Как тихо, жуть… — с боязливым восторгом прошептал Славик.

— А мы сейчас распечатаем эту тишину. Расколем… — нарочито задорно и весело сказал Андрей.

Проворно зарядив ружье, вскинул его и выстрелил в молчаливо настороженный черный лес.

Ахнула, дрогнула и распалась промороженная синяя тишина. Многоголосое эхо выстрела долго плескалось в лесной глуби. Славику показалось, что он видит, как кружат по лесу звуковые волны, хлещут по кедрам, елкам и соснам, сбивая с них снежные комья, и те беззвучно, как в немом кино, падают и падают в сугробы.

— Надо же им погреться, — просительно сказал Славик, впуская собак в дом.

— Надо, — согласился Андрей. — Тепло и ласка любой твари нужны.

Собаки улеглись перед распахнутой дверкой топки, а Славик снова присел к радиоприемнику, включил его и начал крутить колесико настройки.

— Может, чаек погоняем на сон грядущий? — спросил Андрей.

Молча поднялся Славик, прошел на кухню, и сразу оттуда послышалось бренчание пустого чайника, звяк ковша, глухой стук печной дверки, шорох спички, чиркнутой о коробок.

И опять Славик впился глазами в слабо освещенную шкалу радиоприемника, медленно гоняя по ней вертикальный волосок настройки.

— Зарос ты, Славик, прямо бабай. Давай постригу. Не волнуйся, не обкорнаю. Я здесь всех стригу. Даже сам себя. Доверяешь?

— Стриги.

Накинув на плечи Славика простыню и держа в левой руке железную расческу, а в правой ножницы, Андрей приступил к стрижке. Сперва он долго расчесывал давно не стриженные и порядком запущенные волосы, смачивал непокорные вихры водой, укладывал прядку к прядке, волосок к волоску. И проделывал это так осторожно и так любовно, что на Славика сразу наплыла дрема, голова его отяжелела, начала бессильно клониться то в одну, то в другую сторону. Дремотно клюнув носом, Славик тут же просыпался, смущенно покашливая и бормоча что-то невразумительное, какое-то время держал голову прямо и твердо, но дрема не отступала, и голова снова, как переспелый подсолнух, бессильно клонилась. Андрея не раздражали, не сердили эти дремотные поклоны, хотя и очень мешали стрижке. Когда же, уронив голову, Славик по-настоящему засыпал, Андрей прикладывал ладонь ко лбу парня, и тот мигом просыпался.

— Спи на здоровье, только голову не опускай. Подремать под гребенкой — огромное удовольствие. Я маленький, бывало, уроню голову бабушке на колени, начнет она перебирать, ворошить мои волосы, запоет проголосную, и я сплю так сладко, таким тягучим густым сном… ничего милее не вспомню… — И вдруг неожиданно повернул разговор: — Наскучило тебе здесь? Тянет в мир? К людям? К шуму?..

С каждым новым вопросом голос Андрея становился тише, взволнованней, и Славик стряхнул дрему. Резко повернулся, заглянул в глаза Андрея. Они сочились неприкрытой острой тревогой.

— Чего ты крутишься? Сиди спокойно! — деланно сердито прикрикнул Андрей.

— Мне хорошо здесь с тобой, — очень убежденно и твердо проговорил Славик. — Я никуда не собираюсь…

Да, он говорил, что думал, во что верил, и его ответ поначалу обрадовал Андрея, тот довольно улыбнулся, но сразу же погасил улыбку, нахмурился.

— Ерудей не для тебя, Славик, — спокойно и твердо, хотя и не без горчинки заговорил Андрей. — Это обитель отверженных, отторгнутых от общества. Молодому, здоровому, умному парню здесь нечего делать. Дотянешь до лета, заработаешь деньжат, закалишься немножко — вон отсюда! Возвращайся к матери. Пока не заплесневел, не замшел… — Помолчал чуть и задумчиво-мечтательно: — Можно, конечно, заочно в институт. Времени здесь навалом. Шутя кончишь. Получишь диплом… — Вдруг засмеялся. — Не хочу, а лукавлю. Хитрю. Прости. Жалко с тобой расставаться, вот и…