Матвей Ройзман - Минус шесть

Фишбейн заглянул в «Известия» и покачал головой:

— Ну и спешку же вы нагнали, ваше превосходительство! — пошутил он над Колчаком. — Говорят, вам хороший пропеллер вставили и пожелали попутного ветра!

Служащие захохотали. За обедом, глотая пшенную кашу, они передали эти слова другим, и сам начальник хозчасти похвалил Фишбейна. Но ему было не до похвалы: он звонил по телефону домой, и Цецилия сказала, что Додя вернулся, плачет и ничего не говорит. Фишбейн насилу досидел до шести часов. Он прибежал домой потный и злой. Додя пил кофе и ел пышки. Снимая в столовой шубу и шапку, Фишбейн спросил:

— Что слышно?

— Ничего! — успокоил его Додя, отхлебывая с блюдечка.

— Как ничего? Тебя допрашивали?

— Нет!

— Что же, ты танцовал в Трибунале?

— Тоже нет!

Тут вмешалась Цецилия, упросила мужа сесть и рассказала ему, что Граур давал своим служащим удостоверения и, подделывая подписи на ведомостях, получал за них жалованье, продукты и обмундирование.

— Настоящий жулик! — воскликнул Фишбейн. — Чтобы так хапать, — надо уметь! Как же теперь комиссия по формированию?

— Расформирована! — произнес Додя и откусил половину пышки.

— Напихал полный рот и говорит: — рас-фыр-мы-рована! — передразнил его Фишбейн. — Ты думаешь, легко получить военную службу в Москве? Хотя, что тебе беспокоиться, у тебя есть отец, он за тебя будет бегать, а ты будешь пописывать! Негодяй!

Цецилия встала между мужем и сыном, но Фишбейн топнул ногой и ушел в кабинет. Он снял со стены портрет Траура, разрезал картон, вытащил фотографию и разорвал ее. Потом вызвал по телефону Константина Константиновича и просил его подыскать для сына место, дающее отсрочку по воинской повинности. Бочаров пообещал нащупать почву в том батальоне, где он работал, и в свою очередь пожаловался Фишбейну, что никак не может достать крупчатки. Фишбейн ответил, что разузнает о муке в «Центроткани» и при первой возможности пришлет ее Константину Константиновичу на квартиру.

— Он на мне зарабатывает больше, чем я на нем, — подумал Фишбейн и решил в воскресенье поехать к военному врачу.

Но в воскресенье утром Фишбейна подняли с постели: в домовую контору пришел комендант и потребовал председателя домкома.

В течение пяти месяцев члены домкома бомбардировали жилищный отдел, и отдел обследовал, пересматривал и откладывал назначение коменданта. Кто думал, что все это плохо кончится? Начальника отдела сменили, а новый отклонил ходатайство домкома и выдал коменданту на руки мандат. Фишбейн не волновался во время октябрьской перестрелки: тогда враги были вне дом«. Теперь враг проник в его королевство, и он бросился в бой. Комендант спокойно встретил его, показал список уплотняемых и список вселяемых.

— Сегодня день отдыха, — заявил Фишбейн, сдерживая себя, — прошу вас зайти завтра!

— Будя завтраками кормить! — отмахнулся комендант. — Видно, в концентрашку захотел!

Он взял под мышку свой портфель, шмыгнул носом, и прежде, чем Фишбейн успел ответить, вышел из конторы. Что же, Фишбейн должен бежать за ним? Он велел Хухрину обойти намеченные к уплотнению квартиры, предупредить и успокоить. Жильцы прибежали к Фишбейну на квартиру: когда будут уплотнять? не избрать ли комиссию? кого уплотнять в первую очередь? Списков коменданта никто не признавал, каждый кричал о несправедливости и предлагал новый план уплотнения. Фишбейн видел злые лица: король не узнавал своих поданных. Днем домком заседал, и впервые Все члены домкома говорили и голосовали. Вечером Хухрин ходил с ревизионной комиссией по квартирам и под ей беспристрастным оком вымерял жилую площадь. В понедельник комендант пришел с милицией и уплотнил по своему списку. Когда Фишбейн вернулся со службы, в доме начиналось сражение между старыми и новыми жильцами. Старые жильцы повесили замки и не пускали новых туда, куда царь пешком ходит. Такая охрана царского трона вывела новичков из терпения, они пожаловались коменданту, и он сбил молотком все замки. Старые жильцы кричали, что это — кража со взломом, но комендант пригрозил:

— В другой раз заколочу сортиры! Бегайте в прачечную, коль так ндравится!

Фишбейн не ожидал от коменданта такого напора. У него мелькнула мысль, что его квартиру тоже могут уплотнить. Еще бабушка на двое сказала: полагается ли Луше отдельная комната, и может ли племянник рэб Залмана, не ночуя, считаться жильцом? Когда Фишбейн вообразил, что чужие люди придут в его квартиру, замарают ковры, испортят мебель и станут смотреть ему в рот, он решил итти напролом.

Комендант поселился в шестнадцатом номере. Фишбейн послал дворника узнать, дома ли он, и, получив утвердительный ответ, сам отправился к нему. В комнате коменданта стоял разлезшийся комод, на комоде бутылки, стакан, в стакане торчала вобла. У окна находился кухонный столик, подле него два табурета, один на трех ногах, другой, прислоненный к стене, на двух. Была еще в комнате раскладная кровать, неразвязанный узел и повешенная за ремень на гвоздик гармоника.

— Тоже обстановочка! — заметил себе Фишбейн и, садясь, предложил: — Будем говорить откровенно. Я сам страдал от империализма. Вы видите, что мы с вами имеем дело с врагами советской власти. Если бы я за вас шел открыто, меня переизбрали бы. Это так же верно, как я вас вижу!

Фишбейн открыл мельхиоровый портсигар и протянул его коменданту, но комендант вынул из кармана курительную бумагу, махорку и стал крутить козью ножку:

— Может, это верно, — заявил он, — только я беспременно должон уплотнять! — и, закурив, он пустил синюю струйку дыма.

— Об этом мы с вами договоримся! — подхватил Фишбейн. — Верьте мне, пока я председатель, вам не будет плохо. Я не люблю, чтобы кто-нибудь мне делал задаром!

Комендант выплюнул дым, вскочил и, напирая ляшками на стол, долго крыл Фишбейна в душу, в кровь и в печенку.

— Что вы? Что с вами, господи? — растерялся Фишбейн и почувствовал, что под ним трещит табуретка.

— Господи, господи! Во! — выпалил комендант и поднес красный волосатый кулак к носу Фишбейна.

Помните ли вы, что происходило в то время? Скрежетали корнями архангельские леса. Кровь отчаянных бойцов орошала землю Украины, Кавказа и Крыма. Из республики еле уносили ноги генералы, адмиралы и батьки. Американские и европейские корабли покидали негостеприимные берега. Флаги — эти кумачевые огни революции — ярче играли в советской стране. Ленин подымал руку на новых недругов: на голод, холод и разруху.

В те дни Цецилия получила письмо. Оно было написано на серой бумаге, и буквы скакали на нем, как галки. Она позвала Додю, он взглянул на письмо, сказал:

— Конечно от папы! — и стал читать: