Михаил Коршунов - Автограф

Йорданов встал из-за стола, подошел к книгам и вынул томик Пушкина со стихами двадцать седьмого года. Нашел стихотворение «Талисман». Начал читать и другие стихи, страничка за страничкой. Когда он в последний раз читал Пушкина? Один, в покое, счастливо лишившись всех и всяких пустяков. А ведь есть люди, которые в покое читают Пушкина всю жизнь. Забавный человек был Тургенев — «мой перстень»… Так вот о пушкинском перстне. «Придаю ему, так же, как и Пушкин, большое значение». Артем слегка фыркнул. К Тургеневу у него никогда не было симпатии. Может быть, это не столько касалось произведений Тургенева, сколько его персоны — барствующий фантазер. По собственной воле счастливо пребывавший во Франции и при этом тосковавший по России. Что-то у Артема получилось очень зло. Артем даже удивился себе такому. Вновь фыркнул, но уже в отношении себя такого. Явно недостойно получилось. Ишь, разошелся. Пи-исатель… А ведь Тургенев усадил Толстого за чтение статей Белинского о Пушкине, и Толстой был решительно счастлив все это время. Корил себя, называл армейским офицером, дикарем. Статьи Белинского о Пушкине помогли Толстому возвратиться к основным началам своей природы. Отмечал не кто-нибудь, а Боткин в письме к Тургеневу.

Артем закрыл томик Пушкина, поставил его на место. Подумал о «чугунниках», но уже своих, с кем учился, закончил Литературный институт. Позвонить, что ли, Астахову — просто так, поговорить?

Телефонные гудки в квартире Астахова оказались безответными.

Жаль. Эх, как жаль. Разговор был бы, наверное, похож на глоток вина из старой бутылки Нифонтова.

В Пушкинских горах весна. Загудела, двинулась весенняя вода, двинулись соки деревьев, двинулись почвенные силы. Посветлели, приблизились звезды, посветлели, промокли сосульки, разлохматился, ослаб дым над печными трубами. Валенки Ксения сменила на резиновые сапоги. Весна — это перемена во всем. Дни Ксении были приятно схожими, проникнуты чужой судьбой, судьбой знаменитого хозяина этих мест. Ксения жила все эти дни в приятном, счастливом подчинении, сложив с себя всякую ответственность. Удобная позиция — ничего не скажешь: эксплуатирует чужую великую судьбу, великий талант, великую силу.

«Ксения, дорогая, Москву скоро потрясет театральное событие, — писал Ксении Володя, — спектакль о Федоре Волкове. Твой друг Леонид и Рюрик колесят по столице, ищут сценическую площадку для своего произведения. Точнее, Рюрик колесит. Если сценическую площадку не найдет — грозит властям занять настоящую площадь и еще пяток улиц. Двинет колонны поэзии, художников, различных народных ремесел. День искусства и ремесла. Так будет выглядеть спектакль в городе. Карнавальное шествие. Рюрик впереди на белом коне — настоящий Волков, а скорее — настоящий Рюрик. Все настоящее, и ничего понарошку. И я пристроюсь к одной из колонн. К поэзии, например. С твоего позволения. Хотя нет, мое прямое место в ремесле. Ты права».

Ксения услышала, как ей показалось, иронические нотки: Володя иронизировал над самим собой.

Дежурит небось в клинике или отлаживает по поручению Нестегина биоуправление или биосинхронизацию какую-нибудь, пишет заявки на чистые халаты, курит на лестнице у холодильников — «Не выключать. Кровь!», кряхтит, читает медицинские журналы, выданные ему Нестегиным, чтобы крепил во всеоружии отечественную науку.

В короткие свободные паузы пишет письмо. Иронизирует, защищается от тишины, которую не слышит, которой, возможно, боится.

Что за человек Володя?

Недавно побывал в каком-то госпитале, где оперируют в специальных камерах под давлением. С восторгом сообщил об этом.

Страшно полюбить такого? Ну что? Страшно?

Ксения устала рассуждать. Она любит Володю! И Пушкинские горы, работа с письмами, музей, Тригорское, речка Сороть, аллея Керн, очерки для «Молодежной», Мария Семеновна, Андреяша, солнечные часы и еще многое другое, что согревало ее, — все это не разлучало ее с Володей, не спрятало от него, наоборот — возвращало к нему. Двинулись в Ксении какие-то подпочвенные силы. Не побороть. Не удержать. Не усмирить.

Александр Сергеевич, дорогой Александр Сергеевич, я уезжаю! Я влюблена. Нестерпимо влюблена! Когда вы влюблялись, Александр Сергеевич, вы уезжали из Михайловского, вы гнали лошадей, вы мчались, спешили.

И я хочу спешить. Боюсь опоздать. Боюсь!

Вперед, пусть и по едва намеченному маршруту. Это смущает окружающих, тех, кто рядом с Ксенией в данный момент. Они ее не понимают. Да и понять нельзя. В подобные минуты она делается глухой к окружающим и в чем-то жестокой. Жестока она по отношению к Володе? Конечно. Бросила его. Как негодяйка. И по отношению к матери она негодяйка. И теперь будет такой же негодяйкой и по отношению к Марии Семеновне. Все видит, все понимает и никак не изменит себя к лучшему. Не в состоянии.

— Мария Семеновна, я уезжаю, — сказала Ксения как можно мягче.

Мария Семеновна молча поглядела на Ксению.

— Отопительный сезон заканчивается. Пропадет надобность в истопнике. А вообще — выхожу замуж.

Мария Семеновна попыталась улыбнуться, спросила:

— Он вас любит? — Она снова назвала Ксению на «вы».

— Любит.

— Не обидит?

— Нет. Не обидит. Он только мой, я только его. Я поняла.

— Приезжайте, когда поженитесь.

— Я его привезу.

— Он вам не отвечал, а теперь ответил? — осторожно спросила Мария Семеновна. Ей казалось, она поняла причину, по которой Ксения появилась в Пушкинских горах.

— Не отвечала я. Прилично сразу выходить замуж? Как угорелой?

— Замуж всегда прилично выходить.

— Вы сразу вышли? Вы как?

— Я не была замужем.

Ксения смутилась. Мария Семеновна сказала:

— Я сама виновата. Он женился на моей подруге.

— А теперь?

— Женат. Вы его видели. Ночевали у них в доме.

— Я?

— Ну, это не совсем их дом… Он смотритель в Тригорском. Идите, бегите, вам надо спешить. Как угорелой замуж — это лучше всего.

— Да. Спасибо вам за все, дорогая моя Мария Семеновна.

Ксения была готова в дорогу. Мария Семеновна поцеловала ее.

— Хотите, Андреяша отвезет до автобуса?

— Передайте Андреяше привет. Я сама быстрее.

— Передам. Спешите.

Ксения побежала. Ей нужен был рейсовый автобус на Псков, или попутная машина, или попутный самолет, прямо отсюда, с места, с этого пути! Сегодня повезло — успела на рейсовый автобус-экспресс. Ксения спешила к человеку, от которого стремительно уехала и теперь хотела стремительно к нему вернуться. И не надо ее больше ни о чем спрашивать. Во всяком случае — сейчас. Не надо. Только бы скорее, стремительнее добраться до Москвы. Первой протянуть руку любимому. Как прекрасна я, милый, как прекрасны мои очи-голубицы из-под фаты. Мои волосы как козье стадо, мои зубы как постриженные овцы, возвращающиеся с купанья. Как багряная нить мои губы, как разлом граната мои щеки из-под фаты… Александр Сергеевич, вы мой бог — благословите меня и мою любовь!