Владислав Гравишкис - Собольск-13

— Я не успокаиваюсь, Яков Тимофеевич. Что вы! — Смыков был даже несколько озадачен горячностью старика.

— А кто сказал — отдыхать? Выбрось это слово из своего лексикона. Пусть оно не сбивает тебя с толку. Какая у вас погода? Завивает?

— Еще как. Свету белого не видно.

— Вот видишь — еще и погода. Помучаемся мы сегодня с хвостами… Попроси своих агитаторов обойти квартиры избирателей. Попомни стариковский совет — самое трудное только начинается…

Положив трубку, Смыков подошел к окну. На улице металась пурга. Темнело. Напротив, на здании кинотеатра, горели огни рекламы, а прочесть название кинокартины было невозможно — все застилал снег. В неплотно прикрытую форточку посвистывал ветер.

Смыков прихлопнул форточку поплотнее и приложился лбом к прохладному стеклу. Он был молод и впервые избран на пост секретаря, до этого работал начальником участка в леспромхозе. Там выборы проходили быстро и просто, уже с двух часов дня члены участковой комиссии изнывали от безделья: проголосовали все до единого. Вскрыть бы урны, подсчитать голоса и дело с концом, — да нельзя, жди двенадцати часов. А в час нарочный уже катил в городскую комиссию, вез все материалы. Смыков там участвовал в выборах либо как избиратель, либо как член окружной комиссии. А выборы в городском масштабе были его первым боевым крещением.

Он вернулся к столу, взял лист бумаги и сделал прикидку. В Собольске насчитывалось шестьдесят тысяч избирателей. Проголосовало сорок пять тысяч, наиболее сознательная и активная часть горожан. Должны еще проголосовать пятнадцать тысяч. А сколько же будет та одна десятая процента, которая не сможет принять участия в голосовании по разным там уважительным причинам? Так сказать, допустимая десятка? Смыков прикинул — шестьдесят человек. Пятнадцать тысяч и шестьдесят человек! Н-да, золотинский старик тысячу раз прав, трудности только начинаются.

Смыков решил проехать по избирательным участкам и посмотреть, как там и что. Немедленно организовать помощь, если она где потребуется. Он так встревожился, что ему стало казаться, что выборы в городе проваливаются. Пятнадцать тысяч и шестьдесят — подумать только!

Однако спокойная и деловитая обстановка на первом же избирательном участке сняла тревогу. Чья-то дальновидная голова хорошо придумала: агитаторы начали свою работу не в шесть часов утра, когда открылись двери избирательных участков и избиратели шли густым потоком, а с часу дня, когда людской поток начинал ослабевать. В «комнате агитаторов», школьном классе с отставленными в сторону партами, Смыкова окружили бодрые люди и стали весело рассказывать, что происходит на избирательном участке.

Не обходилось и без казусов. На соседней Пролетарской улице с утра начали праздновать день рождения одного из избирателей. Сам хозяин и несколько его гостей быстро перебрали, не успев проголосовать. Сейчас они уложены в постели и мирно спят.

— Жены караулят, чтобы не случилось какой глупости, — рассказывал заведующий агитпунктом, седоусый мастер из ремонтного завода леспромхоза Строжанов. — Как только отойдут, придут и проголосуют бедолаги. За этих-то я спокоен. А вот есть у нас тут один человечишка. Не знаю, что и делать…

И Смыков второй раз за последние три дня услышал об интендантском майоре в отставке Бельмесове.

Года полтора-два тому назад о нем рассказал городской военком. После демобилизации Бельмесов приехал в Собольск с намерением поселиться здесь навсегда — жена у него родом из этих мест, что ли. Построил просторный дом на лесистой окраине города, которая так и называлась — «Дачное». Развел сад. Купил машину что-то уж за очень много сотен рублей.

— Материально обеспечен? Не жалуется ни на что? — спросил тогда Смыков.

— Обеспечен по самое темечко, — подтвердил военком.

За все это время Смыкову ни разу не пришлось встретиться с отставным майором. Был он беспартийный, да и жил, как говорили, замкнуто, очень увлекался охотой и рыбной ловлей. Но вот три дня назад в гор, коме получили его заявление на имя первого секретаря горкома. Написано оно было на отличной лощеной бумаге и прекрасным бисерным почерком. Бельмесов жаловался, что полгода тому назад выписал в гортопе дрова, а до сих пор не привезли. Просил горком партии воздействовать на бюрократов, помочь офицеру в отставке. Смыков выяснил, что виноват в таком небрежении начальник автохозяйства Языканов, и попросил поправить дело.

А теперь Строжанов хмуро рассказывал: майор в отставке отказался прийти на избирательный участок для голосования. Не раз ходил к нему агитатор — отказ. Наведался и сам Строжанов и тоже получил в ответ: «Не пойду, хоть сам господь бог приходи. Урну принесете — тоже голосовать не буду, пока не увижу во дворе свои дрова». И на вас ссылается, Анатолий Васильевич, — в горком, мол, писал, и там мер не приняли…»

— Наверное, плохо разговаривали с ним, — заметил Смыков. Не верилось, чтобы советский офицер мог себя так вести.

— Как умели, так и разговаривали, — обиделся Строжанов. — Как ему еще толковать, когда он уперся как бык: «Дрова или не голосую!» Так-то вот, Анатолий Васильич.

Смыков решил проехать к отставному майору.

По колено в снегу Смыков стоял среди свежих, дымящихся сугробов и разглядывал большой шестиоконный дом Бельмесова. Дом был добротный, из белого кирпича, под прочной асбофанерной крышей. Все домовладение было замкнуто в высокий дощатый забор, плотный и с двумя нитями ржавой колючей проволоки по верху.

Колючка всегда вызывала у Смыкова чувства неприятные и горькие: эта штука еще с фронтовых дней хорошо запомнилась. Невелико удовольствие — ползти лежа на спине и стричь, стричь ее, треклятую, громадными ножницами, набивая кровавые мозоли на руках. Нагляделся он в то время на эти черные струны с вплетенными черными колючими звездами, нагляделся вдоволь. Уж кого-кого, а разведчиков колючка допекала, что и говорить…

Но вот ведь что: сюда-то откуда она явилась? Откуда ее берут, чтобы оплести свои заборы, сады, огороды? Фронт здесь не проходил, завода, выпускающего колючку, поблизости не имелось, сплести в домашних условиях немыслимо — откуда же она бралась? Неужели сохранилась со времен гражданской войны? Спросить бы у этого самого Бельмесова…

Вообще-то Бельмесова можно понять: дом его стоит на отшибе, в стороне от всех остальных домов «Дачного». Метрах в трехстах отсюда кончалась мощеная городская улица. Там сейчас шофер осторожно разворачивал горкомовскую «Победу». Сюда проехать не рискнул, чтобы не посадить машину в сугробы.

Сразу за бельмесовским домом начинался сосновый лес, несколько сосен стояло в огороде. Деревья дымились в вихре снега. Перед фасадом через дорогу лежала гладь озера, по которой струилась все та же белая пыль. Из льда торчали камышовые метелки, бешено мотавшиеся на ветру. За камышовым рядом вмерзла в лед какая-то будка, от нее уходили дощатые мостки. Купальня, — догадался Смыков. Ничего не скажешь, с комфортом устроился майор.