Владимир Киселев - Человек может

Уже через неделю пришла и слава и деньги. Он переезжал из своей комнаты в самый роскошный номер местной гостиницы. С собой он собирался взять лишь книги и рукописи. Перебирая ящики, он вдруг увидел на самом дне одного из них маленькую желтую ученическую ручку. Он отлично понимал, что совсем не этой ручке обязан созданным, и все-таки ему было как-то неловко, словно при встрече с сообщником в предосудительном деле. В комнате у него топилась небольшая железная печь. Он подошел к ней, чтобы бросить ручку в огонь. И вдруг почувствовал, что не может этого сделать. Чепуха, — подумал он, — нервы.

Но когда ручка загорелась, его с неодолимой силой потянуло достать ее из огня. Нервы, — отмахнулся он. — Этого нельзя допускать.

Через несколько дней ему начало казаться, что все люди — это ручки и что ему необходимо отыскать среди них одну, его ручку… Одна половина сознания твердила ему, что он сходит с ума, что такие мысли недопустимы, а другая — что, если он не отыщет этой своей ручки, больше уже никогда ничего ему не создать.

Он отправился к психиатру. Видный специалист осмотрел его и пришел к выводу, что нервное потрясение, которое пережил этот человек, сделало его неизлечимо больным. И он был направлен в больницу для умалишенных.

В больнице он, человек, никогда не проявлявший особенной силы воли, впервые почувствовал, как необходимо уметь ее сосредоточивать. В углу, в серебряной паутине, висел огромный черный паук. Он то вытягивал, то поджимал под себя ножки. Нужно было напряженно смотреть ему в глаза, потому что, как только ослабевал взгляд, ножки вытягивались и впивались в мозг. Это была непереносимая боль, и он заставлял себя смотреть пауку в глаза.

Однажды во время приступа такой особенно острой боли он разодрал о край кровати палец и вдруг почувствовал, что в руках у него — ручка. Он стал торопливо писать на стене, пока не истек кровью. Когда прибежали врачи, он уже был мертв.

Лучшие ученые страны долго изучали знаки, написанные на стене великим поэтом, но в конце концов пришли к выводу, что они ничего не значат. Это был просто бред умалишенного.

…Зажглись фонари. Тени оголенных деревьев покачивались и шевелились на земле, как кучи невесомого хвороста. И Алексей и Лена молчали, не то обдумывая, что сказать, не то испытывая какую-то неловкость. Наконец Алексей спросил:

— А в какое время это все происходило?

— Неважно, — ответил Валентин Николаевич. — Это могло происходить в любое время, отдаленное от нашего сотней лет назад или сотней лет вперед… Так же, как, впрочем, и в наши дни.

— Это очень интересно, — сказала Лена. — Очень интересно. Только я не понимаю, зачем это?

— Поймете, — сказал Валентин Николаевич с неожиданной жесткостью в голосе. — Не вы — так ваши дети поймут…

«На заборе» — так редакционные острословы называли доску, на которой вывешивали «лучшие материалы», — была помещена статья Лены под названием «Быстрее внедрить в производство новые методы изготовления одежды».

Правда, сама Лена назвала ее иначе — «Чудо-платье». Но дежурный редактор — человек серьезный — не выпустил этого легкомысленного названия в свет.

Лену поздравляли с удачным началом. На летучке Валентин Николаевич испугал ее своим заявлением, что «в газету пришел новый, свежий талант, и мы еще будем свидетелями того, какие прекрасные плоды принесет он в будущем». В замешательстве она прижала ладони к запылавшим щекам.

Но после летучки Григорий Леонтьевич, поглаживая кончиками пальцев полированные поручни своего кресла, сказал:

— Мне очень приятно, что вы написали этот материал. Так должен поступать каждый настоящий журналист — не упускать ни одного явления, которое заслуживает внимания газеты. Но вы так и не выяснили, работает ли на фабрике Маша Крапка. Кто написал это письмо? А ведь может же быть такое положение, что на фабрике делают замечательное дело, внедряют новый метод, а вместе с тем рядом с очень хорошими людьми там действуют и какие-то проходимцы. Я вовсе не утверждаю, что это так. Но мы с вами не можем оставить без внимания ни одного письма. Значит, вам следовало в этом разобраться…

Это было единственной ложкой дегтя в Ленином триумфе. И утром она снова направилась на фабрику. Ее там уже знали многие. Ей улыбались, хвалили ее статью, приглашали в цеха:

— У нас пущена новая линия, зашли бы посмотреть — производительность поднимется вдвое.

— Обязательно зайду, — отвечала Лена.

Но пошла она на этот раз в отдел кадров.

— Мы получили письмо, в котором названы фамилии нескольких рабочих вашей фабрики, — сказала она заведующей отделом кадров — светловолосой, плохо завитой, с накрашенными бровями и губами женщине лет сорока. Фразу эту Лена тщательно продумала еще в редакции. — О содержании письма я сейчас не могу вам рассказать. Но мне нужно, если вы не возражаете, ознакомиться со списком рабочих фабрики.

Лена трижды просмотрела списки, с каждым разом испытывая все большее облегчение, в котором она сама себе не могла дать ясного отчета. Имени Маши Крапки в списках не было.

— А других рабочих нет на фабрике? — спросила она.

— Нет.

Когда Лена поблагодарила заведующую отделом кадров и собиралась уходить, та нерешительно добавила:

— У нас, правда, еще есть склад, а там грузчики и складские рабочие не все занесены в списки… Но мы это сегодня или завтра сделаем.

Лена лишь на полчаса опоздала к началу рабочего дня в редакции, но секретарь редактора встревоженно сообщила ей:

— Дмитрий Владимирович уже второй раз вас спрашивает.

У Лены внутри что-то екнуло. С тех пор как она поступила на работу в редакцию, с редактором газеты она виделась только на летучках, да еще несколько раз встречалась в коридоре.

— Получил я сегодня такое письмо, — сказал ей Дмитрий Владимирович и показал на большой, с половину газетного листа, конверт из плотной бумаги. Он лежал у него на столе. — Как вы думаете, что в этом письме?

— Не знаю, — ответила Лена.

— Перед тем как передать его в отдел писем, я хотел посоветоваться с вами, как с опытным работником этого отдела, — он чуть прищурился, — как же нам на него ответить?

Лена молчала.

— Вот это письмо.

И Дмитрий Владимирович вынул из конверта голубое платье, которое было склеено у Лены на глазах.

— Ах!.. — невольно вырвалось у нее.

— Вот вам и «ах». А к этому платью еще такое приложение.

И он прочел адресованное на его имя письмо. В нем говорилось, что выступление Лены очень помогло коллективу, занятому внедрением в производство нового метода изготовления одежды, что на фабрике узнали талантливого молодого журналиста Елену Санькину. Далее рассказывалось о том, как было изготовлено это платье и как Лена от него отказалась. Авторы письма от имени коллектива фабрики обращались к ответственному редактору газеты с просьбой вручить платье Лене. Затем следовало около пятидесяти подписей, в том числе директора фабрики, секретаря партийной организаций, председателя завкома, начальников цехов, работников лаборатории и рабочих.